установили: недостаток адаптации к реальности компенсируется прогрессирующим продуцированием фантазий, вплоть до того, что мир грез становится для пациента более реальным, чем внешняя действительность. Шребер нашел восхитительное образное описание данного явления в своей бредовой идее о «конце света», очень точно изображающее утрату реальности. Динамическое объяснение просто: мы говорим, что либидо все больше и больше оттесняется из внешнего мира во внутренний мир фантазии, и там создает, в качестве замены утраченного мира, так называемый эквивалент реальности. Этот суррогат строится, так сказать, по кирпичикам; особенно интересно наблюдать, из какого психологического материала создается внутренний мир.

Такой взгляд на смещение либидо основан на повседневном употреблении этого термина, зачастую не включающем его первоначальную, сугубо сексуальную коннотацию. В реальной практике мы говорим просто о либидо, которое понимается в исключительно невинном смысле. Клапаред однажды заметил, что с равным успехом можно было употребить слово «интерес». Привычное употребление этого термина совершенно естественно и спонтанно подверглось определенным трансформациям, позволяющим объяснить конец света Шребера просто как отведение либидо. По этому случаю Фрейд вспомнил свое первоначальное сексуальное определение либидо и попытался смириться с изменением значения, которое незаметно произошло за это время. В своей статье о Шребере он спрашивает себя, совпадает ли то, что психоаналитическая школа называет либидо и понимает как «интерес, вытекающий из эротических источников», с интересом вообще. Как мы видим, формулируя проблему таким образом, Фрейд задает вопрос, на который Клапаред уже ответил на практике.

Фрейд, таким образом, спрашивает, является ли утрата реальности при шизофрении, на которую я обратил внимание в своем труде «Психология dementia praecox», всецело следствием отведения эротического интереса или же распространяется на объективный интерес вообще. Едва ли можно предположить, что нормальная «fonction du réel»[33] (Жане) поддерживается исключительно эротическим интересом. Дело в том, что во многих случаях реальность исчезает полностью, так что у пациента нельзя обнаружить и следа психологической адаптации. (В таких состояниях реальность заменяется сложными содержаниями.) Следовательно, мы вынуждены признать, что утрачен не только эротический интерес, но и всякий интерес вообще, а вместе с ним и всякое приспособление к действительности.

В своей работе «Психология dementia praecox» я пытался обойти эту трудность, используя выражение «психическая энергия», ибо не мог построить теорию dementia praecox на теории смещения либидо, определяемого сексуально. Мой опыт – в то время главным образом психиатрический – не позволял мне понять эту последнюю теорию; лишь позднее я пришел к осознанию ее частичной правильности в отношении неврозов благодаря обширной практике в области истерии и невроза навязчивых состояний. Анормальные смещения либидо, определенно сексуального, действительно играют большую роль в этих болезнях. Характерные вытеснения сексуального либидо при неврозах весьма распространены, однако утраты реальности, столь типичной для dementia praecox, не происходит. При dementia praecox утрата функции реальности настолько велика, что не может не повлечь за собой утрату других инстинктивных сил, сексуальный характер которых отрицается, ибо никто, вероятно, не осмелится утверждать, будто реальность есть функция секса. Более того, будь оно так, отведение эротического интереса при неврозах неизбежно повлекло бы за собой утрату реальности, сравнимую с той, которая имеет место при dementia praecox. Но, как я уже говорил, ничего подобного мы не наблюдаем.

Еще один важный момент, который следует принять во внимание – и на который Фрейд также указал в своей работе, посвященной случаю Шребера, – состоит в следующем: интроверсия сексуального либидо ведет к инвестированию эго, что, вероятно, может произвести эффект утраты реальности. В самом деле, весьма заманчиво объяснять психологию такой утраты подобным образом. Однако внимательно изучив различные следствия отведения и интроверсии сексуального либидо, мы приходим к выводу, что, хотя оно и может продуцировать психологию аскетического затворника, оно никак не может вызвать dementia praecox. Все усилия анахорета направлены на то, чтобы истребить любые следы сексуального интереса, чего нельзя утверждать о пациентах с dementia praecox[34].

Эти факты лишили меня возможности применить фрейдовскую теорию либидо к dementia praecox. Я также придерживаюсь мнения, что очерк Абрахама на эту тему[35] теоретически несостоятелен, если подходить к вопросу с точки зрения концепции либидо, предложенной Фрейдом. Убежденность Абрахама в том, что параноидальная система, или шизофреническая симптоматология, порождается отведением сексуального либидо от внешнего мира, едва ли оправданна, учитывая наши современные познания в данной области. Как ясно показал Фрейд, простая интроверсия или регрессия либидо неизменно приводит к неврозу, а не к dementia praecox. Мне представляется невозможным применить теорию либидо к dementia praecox, ибо эта болезнь характеризуется утратой реальности, которая не может быть объяснена исключительно утратой эротического интереса.

Сдержанная позиция, которую я занял по отношению к вездесущности сексуальности в моем предисловии к «Психологии dementia praecox», несмотря на признание психологических механизмов, указанных Фрейдом, была продиктована тогдашним положением теории либидо. Его сексуальное определение не позволяло мне объяснить функциональные нарушения, затрагивающие неопределенную сферу голода так же, как и сферу секса, исключительно в свете теории сексуального либидо. Теория либидо, предложенная Фрейдом, долгое время казалась мне неприменимой к dementia praecox. Со временем в своей аналитической работе я начал замечать, что в моих представлениях о либидо произошли некоторые изменения. Описательное определение, изложенное в «Трех очерках» Фрейда, постепенно было вытеснено генетическим определением либидо, которое позволило мне заменить выражение «психическая энергия» термином «либидо». Я сказал себе: если функция реальности в наши дни состоит лишь в очень малой степени из сексуального либидо и в гораздо большей степени из других инстинктивных сил, то необходимо установить, не имеет ли она с филогенетической точки зрения главным образом сексуальное происхождение. На этот вопрос невозможно ответить прямо, но мы можем подойти к нему окольным путем.

Даже беглый взгляд на историю эволюции подсказывает нам, что многочисленные сложные функции, сексуальный характер которых сегодня уверенно отрицается, первоначально были не чем иным, как ответвлениями репродуктивного инстинкта. Как известно, на определенной ступени животной пирамиды произошло важное изменение в принципах размножения: огромное количество гамет, необходимое для случайного оплодотворения, стало постепенно уменьшаться в пользу гарантированного оплодотворения и эффективной защиты потомства. Сниженное производство яйцеклеток и сперматозоидов позволило высвободить значительную энергию, отныне доступную для преобразования в механизмы привлечения партнера, защиты потомства и т. д. Таким образом, мы находим у животных первые проявления художественного импульса, но подчиненные репродуктивному инстинкту и ограниченные периодом размножения. Первоначальный сексуальный характер этих биологических явлений постепенно исчезает по мере их органической фиксации и достижения функциональной независимости. Хотя не может быть никаких сомнений в том, что музыка изначально принадлежала к репродуктивной сфере, было бы неоправданным и фантастическим обобщением относить ее к той же категории, что и секс. Такая