молодцу меховую куртку и пояс алого шелка, посулив кое-что поценнее, если тот пособит ему в одном любовном дельце.

На следующий день Симан Ботельо добрался до кузнецова дома. Стремянный рассказал родичу, о чем договорился со студентом.

Симан Ботельо укрылся в надежном прибежище, а стремянный не мешкая полетел в Визеу с письмом, которое должен был передать одной нищенке, жившей где-то в глухом закоулке. Нищенка дотошно выспросила все приметы особы, посылавшей письмо, и вышла из своей лачужки, попросив стремянного подождать. Вскоре она вернулась с ответом, и стремянный галопом умчался.

Ответ был истинным криком радости. Отвечая Симану, Тереза не подумала о том, что в тот вечер собирались праздновать день ее рождения и должна была съехаться вся родня. Девушка писала Симану, что ровно в одиннадцать выйдет в сад и отворит ему дверь.

На такое счастье студент и не надеялся. Он просил Терезу лишь подойти к окошку, чтобы побеседовать с нею с улицы, и опасался, что и эта радость, представлявшаяся ему величайшею, недостижима. Пожать ей руку, ощутить ее дыхание, обнять ее, быть может, а то и дерзновенно сорвать поцелуй — вот какие упования, далеко превосходившие его смиренные и добропорядочные надежды, приводили юношу в восторг. Восторг и страх — чувства, родственные в сердцах у тех, кто дебютирует на подмостках человеческой комедии.

Собираясь в путь, Симан трепетал и сам же недоуменно корил себя за робость, не ведая, что подобные порывы таинственного волнения, охватывающие сердце в любом возрасте, — иной раз, и весьма зрелом, — и случающиеся со всеми людьми хотя бы единожды, составляют всю прелесть жизни, возвышая душу более, чем любые другие мгновения.

В условленный час Симан стоял, прислонясь к садовой калитке, а стремянный ждал на условленном расстоянии, держа лошадь в поводу. Звуки музыки, доносившиеся из отдаленных покоев, вызывали у юноши тревогу, так как празднество в доме у Тадеу де Албукерке его удивляло. За долгих три года он ни разу не слыхивал, чтобы из-за этих стен звучала музыка. Знай Симан, какого числа празднуется день рождения Терезы, он бы меньше дивился веселью, оживлявшему эти покои, неизменно запертые, словно в дни траура. Воображение влюбленного студента заполонили причудливые видения, хоровод летучих призраков, то черных, то прозрачных. Разум не властен поставить преграду прекрасным и чистым иллюзиям, когда их порождает любовь. Симан Ботельо, прижимая ухо к замочной скважине, слышал только звуки флейт да биение собственного встревоженного сердца.

V

Балтазар Коутиньо, находившийся в гостиной, всем своим видом выражал мстительное безразличие по отношению к кузине. Сестры фидалго и прочие родственницы не давали Терезе вздохнуть. Старухи и молодицы, все как одна, вторя друг дружке, уговаривали ее помириться с кузеном и доставить папеньке, покуда он жив, радость, о которой бедный старец денно и нощно молит бога. Тереза отвечала, что не держит против кузена никакого зла и даже досады; что питает к нему дружбу и будет верна этой дружбе, покуда кузен не будет посягать на ее сердце.

Старый Албукерке многого ждал от нынешнего вечера. Некоторые родичи, слывшие людьми осмотрительными, надоумили его, что не худо было бы порадовать дочь удовольствиями, свойственными ее возрасту, так чтобы душа ее, сосредоточившаяся покуда на единственном предмете, познала рассеяние в увеселениях, доставляющих пищу естественному тщеславию, и сила любви от этих помех пошла бы на убыль. Родичи советовали ему устраивать приемы у себя дома и вывозить Терезу в гости, чтобы девушка на людей поглядела и себя показала, обзавелась поклонниками и не столь высоко ставила единственного мужчину, с которым ей довелось говорить и который казался ей достойнее всех остальных. Фидалго поддался уговорам, хоть и с трудом: у него были свои воззрения на то, как обращаться с женщинами, тридцать лет он вел жизнь распутника и мота и теперь упивался скопидомством и покоем. День рождения Терезы впервые праздновался со всей пышностью. Наследница майората познакомилась с придворным менуэтом, а также с играми в фанты, которые в те времена служили приятным развлечением в перерывах между танцами, никому не причиняя ни телесного утомления, ни морального ущерба.

Но Тереза пребывала в таком волнении, что не разделяла наслаждения гостей. После того как пробило десять часов, королева празднества сделалась настолько безразлична к комплиментам, коими осыпали ее наперебой дамы и кавалеры, что Балтазар Коутиньо заметил озабоченность кузины и по скромности вообразил, что она раздосадована его небрежением. Великодушно простив бедняжку, владелец Кастро-Дайре состроил серьезную и меланхолическую мину и, подойдя к Терезе, испросил у нее прощения за холодность, каковая, по его словам, была той же природы, что снега на вершине горы, в недрах коей бушует вулкан. Тереза со всей искренностью отвечала, что не заметила холодности кузена, и подозвала к себе одну из подружек, дабы помешать извержению вулкана. Вскоре, впрочем, она встала и вышла из залы.

Было без четверти одиннадцать. Тереза выбежала в сад, отворила калитку и, никого не увидев, бегом вернулась в залу. В тот момент, однако же, когда она поднималась по лестнице, ведшей из дому в сад, Балтазар Коутиньо, начавший следить за девушкой с того мгновения, как она покинула залу, остановился близ одного из окон, выходивших в сад; Тереза и не подозревала, что он ее видит. Балтазар отошел от окна и появился в зале одновременно с Терезой, хоть и из другой двери. Через несколько минут девушка снова вышла и кузен ее вышел тоже. Остановившись на площадке лестницы, Тереза услышала вдали стук лошадиных копыт. Балтазар тоже его расслышал; он заметил также, что его кузина, опасаясь, как бы ее не увидели и не опознали в темноте — на ней было белоснежное платье, — с головы до ног завернулась то ли в плащ, то ли в шаль. Владелец Кастро-Дайре шагнул назад, чтобы не попасться на глаза кузине. Тереза, однако же, боязливо оглянувшись, успела увидеть, что кто-то отступил в темноту. Она испугалась и, скинув плащ, вошла в залу, бледная от испуга и с трудом переводя дыхание.

— Что с тобой, дитя мое?! — осведомился отец. — Ты второй раз выходишь из залы и возвращаешься в таком волнении! Тебя что-то беспокоит, Тереза?

— Голова болит, приходится время от времени выходить подышать. Пустяки, папенька.

Тадеу поверил и принялся рассказывать всем и каждому, что у дочери болит голова, не сказал только Балтазару, которого нигде не обнаружил; и дядюшка понял, что племянник