— Что привело тебя в столь дурное настроение?

— Бренди, — приказал Кэм слуге. — Дурное? У меня превосходное настроение! Я такой, какой есть, кузен, ты просто забыл.

— Ничего я не забыл. С тех пор как тебе исполнилось шесть лет, я каждую неделю тебя колотил.

— Я только помню, как пытался избить тебя в день твоего двенадцатилетия. Стивен вздрогнул.

— И помнишь, чем все кончилось? Господи, я думал, твой отец никогда уже не выпустит нас из того подвала.

— Да, отец был мерзким типом, — нахмурился Кэм. — А ведь я про это забыл. Кажется, мы провели там целый день?

— И полночи. Было темно, холодно, я ужасно проголодался.

— А мне было очень страшно. Он говорил, что моя мать станет являться всякий раз когда я плохо себя веду. Я много лет боялся темноты.

Стивен опустил трубку и посмотрел на кузена.

— С его стороны это бессовестно, Кэм. Он в самом деле представлял твою мать привидением?

— К несчастью. Я очень долго верил, что она вдруг выскочит ко мне в белой простыне и напугает до смерти. — Кэм взял с подноса стакан бренди.

— Я не знал. Помню, как ты старался рассмешить меня, чтобы я не плакал. Мне было ужасно стыдно, потому что ты не плакал никогда, а ведь я был на пять лет старше.

— Ты проводил у нас лето, да?

— Мои родители уезжали на континент.

— К тому времени я уже привык. Но продолжал бояться темноты и продолжал шутить, чтобы уменьшить страх.

Кузен, попыхивая трубкой, сочувственно смотрел на него, и Кэм отвел взгляд. Он ненавидел жалость, но еще больше ненавидел лицемерие. В жизни, которую он избрал для себя, не было места лжи только ради того, чтобы защитить собственную важность. Это скорее отличительная черта его отца.

— Она не винит тебя за то, что ты не вернулся, — сказал наконец Стивен.

— Кто? Джина? А почему бы ей винить меня?

— Потому что ты ее муж, глупец. Потому что ты в ответе за нее. Ты много лет пренебрегал своей ответственностью.

— О чем ты говоришь? Ведь я ни разу не брал с поместья ни пенни. Однажды в припадке гнева я поклялся отцу, что не возьму, и не взял, — В глазах Кэма таилась насмешка. — Конечно, я живу на средства, вырученные от продажи упитанных розовых статуй, как ты их называешь.

— Она твоя жена, Кэм, — вздохнул Стивен. — Женившись на одиннадцатилетней девочке, ты долгие годы провел вдали от нее и считаешь, что вся твоя ответственность сводится к деньгам?

Кэм спокойно улыбнулся.

— Да, примерно так. И не пытайся вдолбить в меня это ограниченное чувство английской ответственности, с которым ты миришься. Единственное, о чем я по-настоящему пекусь, — это где мне достать очередной кусок мрамора. Мы с Джиной оба знаем, что на самом деле не женаты, так почему я должен был возвращаться, пока она не попросила? Как бы то ни было, теперь я здесь и готов передать мою так называемую жену в руки маркиза. Ты полагаешь, Джина опять танцует с ним? — Отчего-то Кэму вдруг расхотелось сидеть в уютном мужском обществе.

— А тебе что за дело? — фыркнул Стивен. — Вероятно, он бросит ее, после того как ты аннулируешь брак, и ей придется жить в коттедже где-нибудь на севере.

Кэм так резко встал из-за стола, что от толчка бренди выплеснулся на полированную столешницу.

— Когда ты решишь передохнуть от своих поучений, дай мне знать, кузен. А сейчас вся эта скука мне порядком надоела.

Он вышел из комнаты, чувствуя за собой вину. Он не должен был столь грубо прерывать Стивена, но им давно усвоен урок, преподанный ему великим специалистом по нравоучениям. Кэм скривил губы. Ответственность! Во имя ее отец запирал его в каждой темной комнате, лишил его уважения к матери, женил на девочке, всю жизнь бывшей для него кузиной.

Вопреки предположению Кэма Джина танцевала не со своим маркизом, ас дородным господином средних лет, и герцог, прислонившись к стене, какое-то время наблюдал за нею. Его жена не была красавицей в полном смысле этого слова, по крайней мере она явно уступала Мариссе, похожей на средиземноморскую богиню. В то время как Джина… Зато у нее великолепный рот, и пальцы Кэма жаждали воссоздать его в мраморе, хотя задача эта не из легких.

Марисса не выглядела в камне реальной. Скорее она казалась воплощением мужского представления об идеальной женщине: безмятежная, чувственная, восхитительно томная. Джина была языками пламени. И от кого, черт возьми, она унаследовала эти глаза? Они поистине зеркало ее души, а такое почти невозможно воспроизвести.

Танец заканчивался, и Кэм направился в ту сторону зала, где остановилась Джина. Когда он подошел, она с улыбкой, повернулась к нему, и герцог чуть не задохнулся.

Боже, как она повзрослела! Он помнил ее долговязой, тонконогой девчонкой с большими зелеными глазами и постоянно выбивавшимися из кос волосами. Теперь она была в платье, которое не прикрывало, а скорее подчеркивало ее формы, грудь и длинные-длинные ноги. «Без сомнения, французские платья шились на такую фигуру, как у Джины, — подумал он. — Марисса выглядела бы в них полноватой».

— Кэм, ты пришел, чтобы потанцевать со мной? Если да, то, боюсь, следующий танец я обещала…

— Привилегия мужа, — вкрадчиво сказал герцог, беря ее за локоть.

Пары уже становились в круг, и он потянул Джину на площадку, несмотря на то что она пыталась высвободить свою руку.

— Достаточно! Достаточно! Всего три пары, с вашего позволения, — суетливо объяснял пожилой джентльмен. — Хорошо. Готовимся к «Дженни собирала груши». Внимание, следите, пожалуйста, за своими шагами.

— О чем это он толкует? — шепотом осведомился Кэм.

— О танце, дурачок, — прошептала в ответ Джина. — Восемь шагов, потом влево и один поворот.

— Что дальше?

Но тут заиграла музыка.

— Делай, как я! — велела Джина, беря супруга за руку. Это Кэму понравилось, и он взял за руку дородную матрону справа.

— Хорошо, теперь налево, — шепнула она.

Ухмыльнувшись, Кэм двинулся влево, но, поскольку она не сказала, до какого места нужно идти, то уткнулся ей в бедро. Это ему тоже понравилось. Для такой стройной женщины Джина имела прекрасные формы. Она бросила на него удивленный взгляд и повернула лицом к себе.

— Гляди на меня. Нет! Делай, как я!

— Что теперь? — засмеялся Кэм.

— Теперь выходим из круга.

— Выходим? Нет, я не выхожу!

Она с силой потянула его, и он подчинился ради удовольствия держать ее за руку. Он еще оглядывался, смеясь, когда Джина снова прошептала:

— Мы обязаны флиртовать, Кэм.

— О чем ты?

— Я понимаю, звучит смешно, не так ли? Но в этой части танца мы должны изображать беседу.