– Понимаю, – согласился дядька. – Тогда сначала все же представлюсь. Федор Волынцев, ваш сосед. Вчера приехал.

– Я не видела.

– Я поздно приехал, вы спали уже, наверное. Вещей у меня немного, так что шума особого произвести не удалось.

– А… у ванной… это вы… были? – пытаясь преодолеть мучительную икоту, выдавила Марфа.

– Да хотел, знаете ли, умыться. Не сразу понял, что там кто-то есть. Ведь Анна Андреевна умерла.

И вдруг спросил с подозрением:

– А вы сами-то кто?

Он все еще стоял очень близко и, как оказалось, держал ее за руку. Марфа вырвала скрюченную конечность и отступила к своей двери.

– Она оставила мне квартиру. По завещанию.

Дядька удивился:

– Не знал, что у нее имелись родственники.

– Я не родственница. Ухаживала за ней.

– Понятно. Нанятая сиделка.

Дядька сказал это как-то так, что Марфа оскорбилась.

– Никакая я не нанятая. Я подруга.

Дядька посмотрел с недоверием. Марфа завелась:

– Да, подруга! Очень близкая! И думайте что хотите! Мне наплевать!

Она рванула ручку, забежала к себе и захлопнула дверь так, что в ней что-то жалобно пискнуло.

– Дурак, – вслух сказала она и отправилась запивать икоту.

Она выпила почти литр воды и наконец немного успокоилась.

Откуда взялся этот сосед? Анна Андреевна вроде говорила, что квартира давно пустует. Художник лет десять как съехал. Может, вернулся? Хотя дядька на художника не похож, впрочем, и на дядьку тоже. До дядьки ему еще лет двадцать как минимум. Выглядит он, конечно, немного странно. Потерто как-то. Как будто сильно устал. Возможно, родственник того художника. Анна Андреевна рассказывала, что у художника был сын. Кажется, военный. Или летчик. Или военный летчик. Да! Так это он? Что-то не тянет новоиспеченный сосед на летчика. Летчик-налетчик… Ой, а вдруг правда?

Марфе неожиданно ужасно захотелось горячего пахучего кофе с пенкой. Кажется, он ее как раз на кофе звал? Нет. Идти нельзя. Только последняя идиотка сама полезет в пасть тигру. Хотя этот больше похож на волка. Злого волка.

Марфа походила по комнате, остановилась перед зеркалом и чуть не упала от смеха. Ничего себе видос! Волосы дыбом, на лбу синяк, белый махровый халат весь вымазан неизвестно чем! Кошмар! Как этот сосед не описался от страха от одного ее вида?

Она принялась приводить себя в порядок. Минут через тридцать ей это удалось. Впечатляющая шишка на лбу была замазана тональным кремом и прикрыта челкой. Теперь в зеркало можно было смотреть без опаски.

Странное у этого соседа лицо. На ее собственной физиономии все было круглым или овальным. Никакой драмы. Ей не нравилось. Марфа любила скульптурные лица без всяких там закруглений. У соседа на лице только прямые линии и острые углы. Даже глаза треугольной формы. В целом, конечно, интересное лицо. Мужское. Без смазливостей.

И все же откуда он взялся?

Она еще немного посмотрела на себя в зеркало, повертелась так и сяк и… отправилась к соседу. На кофе.

Вопреки ожиданиям открыли ей не сразу. Марфа уже хотела повернуться и гордо удалиться, но тут соседушка появился на пороге.

– Решила согласиться на ваше предложение насчет кофе, – светским голосом бодро начала Марфа.

– А-а-а… Прошу.

Сосед отступил, сделав приглашающий жест, и Марфа с независимым видом вступила в квартиру.

Конечно, считать ее жилищем было преждевременно. Заброшенная мастерская – подходило больше. Комнат было не две, как у Анны Андреевны, а всего одна, большая, наполовину заваленная подрамниками, рамами, обрезками досок и прочим барахлом, которое так любят художники. Кухни не было тоже. Стоял, так скажем, кухонный уголок. Несколько шкафчиков, доисторическая плита, старый холодильник и колченогий крошечный столик. В самом деле, только кофейку попить. Стульев не было вовсе. Она оглянулась. И где тут сидят?

Сосед догадался и быстро подтащил к столику диван. Марфа прыснула:

– Не проще столик к дивану пододвинуть?

Сосед почесал затылок:

– Простите, не подумал как-то.

Продолжая пребывать в образе смелой и независимой дамы, Марфа не спеша уселась и посмотрела на хозяина выжидающе.

– Ах да! – спохватился он и метнулся к плите.

Сразу же запахло свежим кофе. Марфа сглотнула. Печешки, которыми она закусывала водку, давно канули в Лету. Есть хотелось ужасно.

Сосед – как там его зовут? – ловко подхватил турку, разлил кофе по чашкам и поставил перед ней. Потом вытащил из холодильника тарелку, на которой лежали нарезанная толстыми ломтями докторская колбаса и тоненькими – сыр. Нашелся даже целый лаваш. «С ним с голоду не помрешь», – подумала Марфа и отпила из чашки. Кофе был восхитительным, и это еще немного увеличило степень позитивности ее настроя.

– Кстати, меня Марфой зовут, – запихивая в рот кусок колбасы, сообщила она.

– Меня – Федор, если не забыли.

Точно. Федор. Редкое имя и подходит ему.

Кофе пили молча. Сосед Федор, как видно, был неразговорчив от природы, а Марфа неожиданно забыла, о чем хотела его расспросить. Растерялась, что ли? С чего бы это?

Уже собираясь на выход и благодаря за вкусный кофе, она все же родила один вопрос:

– А вы здесь надолго?

Сосед помолчал и ответил:

– Надеюсь, навсегда.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! А она-то надеялась на вольготную жизнь без всяких соседей!

Закрыв за соседкой с чудным именем Марфа дверь, Федор открыл окно и сел на подоконник. Глухой питерский дворик. Ни деревца, ни кустика, и помойные контейнеры перед окнами.

– Как же я люблю этот город, – произнес он вслух и улыбнулся.

Впервые за шесть лет.

Когда через три года отсидки он освободился по УДО, на родину возвращаться не стал. Не смог себя пересилить. Осел в небольшом городке километрах в ста пятидесяти от зоны. Там для него нашлась работа в автомастерской. Там была Света со своими пацанами. Все заработанные деньги он сразу отдавал Светкиной семье. И вообще – без дела не сидел. Перекрыл крышу, починил генератор, построил курятник. Через год помог женщине купить козу и десяток кур, обул-одел мальчишек и саму Светку. Никогда не знавшая мужской заботы, женщина прикипела к нему всей душой и уже строила планы на будущее. Да он и сам вроде был не против, но, пожив немудреной деревенской жизнью год, затосковал. Смертельно просто.

В Питере, как ему казалось, его никто не ждал. Даже родители. Особенно родители. Армия и самолеты для него закончились навсегда. Зачем же возвращаться?

Еще почти два года он уговаривал себя, что от добра добра не ищут, что все у него получится, надо только переждать, привыкнуть, притерпеться, а потом пришел к Светке и сказал:

– Все. Не могу я больше. Прости.

Никому из родных сообщать о приезде он не стал.