– Скажите, Лаврентий, – Ворчаков разливал жесткую «смирновскую» по узким лафитничкам, строго до половины, – скажите, та горничная, что лежала сразу у входа в вагон, – она же наверняка ваша сотрудница?

Берия кивнул.

– Там все были мои сотрудники, – вздыхает, задумчиво дожевывая ломтик копченого кавказского сыра. – Хотя это и не отменяет того факта, что некоторые барабанили и на другие ведомства, включая ваше. А так – да, моя…

Инспектор поморщился.

– Не жалко?

Берия хмыкнул.

– Мне всех жалко. И ее тоже. А больше всего – вас и себя. Вы созванивались с администрацией Канцлера? Во сколько нам на доклад?

Ворчаков снова поморщился, задумчиво почесал переносицу.

– Записаны на семнадцать ноль-ноль. К десяти утра будут готовы результаты экспертизы. Меня прежде всего интересует баллистика. Такое ощущение, что стреляли не из одного ствола.

Лаврентий, соглашаясь, промокнул губы салфеткой и приглашающе поднял наполненный Ворчаковым лафитник:

– Разумеется, не из одного. И Туркул, и его люди, не говоря уж о моих сотрудниках – опытные, понюхавшие пороху вояки. Даже эта девочка, которую вы только что так трогательно жалели. В одиночку их так просто не возьмешь. Меня больше интересует, использовался ли нападавшими глушитель. Причем интересует тоже… м-м-м… довольно абстрактно. Если использовался, значит, порученец почти наверняка впустил террористов, предварительно ликвидировав внешнее охранение, а потом вместе с ними ушел. А вот если не использовался – все значительно хуже. Тогда, значит, сначала они исполнили всех вместе, а потом он исполнил одного-двух союзных исполнителей, и они сейчас остывают среди остальных покойных. А сам – ушел, и его наверняка ждали. До Парада Победы нам его теперь не найти, потому как мы не имеем права отвлекаться сейчас ни на что, кроме безопасности Вождя и прочих первых лиц Империи. Вы меня понимаете?! На это и был расчет, готов спорить. Дело, разумеется, засекречено?

Ворчаков скривился, как после мексиканской кактусовой водки с кислым лаймом.

– Разумеется засекречено. Прозит, коллега. Кстати, дозы в следующий раз надо увеличить, что-то не берет, зараза… Еще как засекречено, аллюр три креста. Личным решением Вождя. Чему я, признаться, не рад. И вы меня, надеюсь, понимаете. Валентину Петровичу, конечно, виднее. Но будь моя воля, я бы все эти празднования если не отменил, то хотя бы понизил в ранге. Есть кому и кроме первых лиц Империи парады финтифлюшечные принимать…

Берия отрицательно покачал головой.

Скривился.

– Мы с вами не политики, коллега. Вы сыскарь, я – тюремщик. Политики мыслят другими категориями. Вот, к примеру, в августе в Москве пройдут Олимпийские игры, которые должны всему миру продемонстрировать верность избранного нами пути и устойчивость нашей политической системы. Их что, тоже отменять?! Как вы это себе представляете?! Пусть все идет своим чередом. А наше с вами дело в том и заключается, чтобы все в России происходило на уровне – с точки зрения столь любимой нами безопасности. Работа у нас такая…

Никита пропихнул водку единым обжигающим глотком, зажевал неимоверно острым и соленым и столь же неимоверно вкусным грузинским перцем.

Выдохнул огненно.

И снова принялся разливать.

– Да я понимаю, Лаврентий Павлович. Все понимаю…

На улице, когда они вышли, было бы уже темно, если б не гордость Новой России – повсеместное электрическое освещение.

В принципе, конечно, – тянулись за немцами, да.

Гигантский каскад гидроэлектростанций, построенных большевиками на Рейне, хоть и обошелся тысячами гектаров подтопления древних земель знаменитой и исторической Верхнерейнской низменности и чуть не обернулся новой войной дойчей с французами, потрясал воображение.

И делал немецкую электроэнергию чуть ли не даровой, что и обернулось впечатляющим ростом государственной, как и все, что есть в большевистской державе, германской промышленности.

Но и мы, как выяснилось, не лыком шиты: электрическая лампочка, благодаря неуемной энергии Вождя, дошла уже почти до каждой глухой деревушки в европейской России и на промышленном Урале, а в последние пару лет триумфально шествовала по Сибири.

Что уж тут про столицы-то говорить…

Они решили пройтись до Манежной площади пешком.

«Эмка» Берии не торопясь ехала следом, а наметанный глаз Никиты сразу выделил в шумной вечерней толпе лаврентиевских телохранителей.

Тут двое.

И тут – четверо.

А вот эти двое парнишек – это уже мои.

И вон та милая девушка тоже.

Варенька.

Проверенный боевой товарищ.

Она потом должна будет обязательно зайти в его номер в «Москве».

И не только с докладом…

Берия, не торопясь, раскурил длинную и тонкую, почти дамскую папиросу, и Никита взглянул на него неодобрительно: сам он на ходу не курил никогда, полагая сие занятие профанацией призванного приносить удовольствие процесса.

Лаврентий же знай себе попыхивал дорогим турецким табачком, провожая взглядом чуть ли не каждую симпатичную москвичку.

Большинство из них носили, согласно последней моде, круглые «американские» шляпки, короткие, почти неприличные, платья, чуть ли не обнажавшие у кого круглые, у кого острые коленки, яркий, кричащий макияж и телесного или черного цвета шелковые чулки «в сеточку».

Никита проследил очередной восхищенный взгляд лысоватого и рыхлого грузинского полковника и ехидно усмехнулся.

– Про вас ходят самые незаурядные слухи, Лаврентий Павлович. Говорят, вы известный ловелас и совершенно неприличный «ходок». А в вашей койке якобы уже чуть ли не вся Москва поперебывала…

Берия фыркнул.

– Знаю! – Папироса неожиданно погасла и раскрошилась, и Лаврентию пришлось долго раскуривать новую, закрывая тусклый спичечный огонек большими крестьянскими ладонями. – Знаю, господин имперский директор. Еще как знаю! Уже можно анекдоты рассказывать про страшного грузина-насильника. Про то, как он хватает молоденьких девочек, желательно несовершеннолетних, и таскает к себе в особняк на Малую Никитскую. Сам когда слушаю, удивляюсь: просто маньяк какой-то, как такого земля русская носит… Вот что, господин директор. Как все это безобразие закончится, заходите-ка вы ко мне домой, в тот страшный «особняк». Покушаем настоящего мингрельского лобио. Познакомлю с Нино, сыном Сергеем. Заодно убедитесь, что там и негде «оргии» устраивать. Мелковат особнячок. Плюс – жена, ребенок, слуги, порученцы. А до юбок – да, падок, увы. Кровь. Особенно когда сами себя чуть ли не силой навязывают: тут и мертвый не устоит. А так… Я, видите ли, жену люблю. Очень. И сына. Так уж получилось…

Ворчаков неожиданно с ужасом почувствовал, что начинает испытывать к этому страшному человеку что-то вроде симпатии.