— Зачем казенную постель испортили?! Стирать бы вас заставить.

Толик в наших глазах после той стычки с местными вырос. Он и инцидент уладил, и начал учить нас простеньким приемам самообороны. Еще он никогда не скрывал, что курит, нотаций на эту тему не читал, но и сигаретами делиться отказался наотрез.

Упавший камень разбил стекло, оставив в окне неровную дыру с острыми углами. Наверное, этот булыжник засветил бы мне прямо в лоб, не выйди я во двор. Время собирать камни и время разбрасывать их. Может, это луна позвала меня? Может, ей было известно, что камень упадет на мою кровать?

Кроме стычки с «мамонтами» всплывает в памяти встреча с «другими», нашими соседями по лагерю. «Другие» — это детдомовцы из специнтерната, спрятанного где-то в глуши области. Не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять: им еще хуже, чем нам. «Другие» поражали не только дисциплинированностью и незаметностью на нашем фоне, но и своим внешним видом. Казалось, что эти мальчишки и девчонки перепутали время, каким-то образом попали к нам в будущее из не очень далекого прошлого. Мальчишки были облачены в длинные клетчатые фланелевые рубашки и брюки от школьной формы эпохи Советского Союза. Они чем-то напоминали ковбоев, для полноты образа не хватало шляп с подогнутыми краями. Девчонки были наряжены в платья, давно списанные модой в чуланы. Прямо музей с ожившими экспонатами из семидесятых годов двадцатого века.

Младшие засыпали воспитателей вопросами: «Это что, инкубатор приехал?» или «Зачем их так страшно одели?» и главное — «Почему они такие затюканные?».

Через день воспитатели всех нас собрали и предупредили, чтобы больше не было ни одного подкола и глупых шуток над нашими соседями.

— Не лезьте к ребятам.

— Они что, дураки?

— Не дураки. Просто у них память хуже. В отличие от вас они много работают.

— Полы, что ли, моют не два раза в день, а каждый час?

Наши на некоторое время впали в задумчивость от рассказов воспитателей о «других». Эти «другие» у себя в интернате работали в подсобном хозяйстве, где были коровы, куры, кролики, свиньи.

Уйдя подальше от хозяйственных построек, мы пристроились на бревне и устроили перекур. Четверо мальчишек в кустах под соснами. Курить в сосновом лесу воспрещалось. Сухая хвоя и шишки могли легко загореться, о чем напоминали расставленные таблички: «Курение на территории лагеря строго запрещено!» Интересно, когда расставляли эти предупреждения, думали о том, что смолить тут будут очень многие?

Курильщиков хватало и среди воспитателей, и среди воспитанников. Но больше курить было негде. И запрет нарушали все: и взрослые, и дети. Махнув рукой на борьбу с вредной привычкой, нам велели обязательно проверять, потухла ли сигарета. Я курил редко, больше за компанию. Денег на сигареты у меня никогда не было. Но если угощали — не отказывался.

Оглянувшись, я заметил маленького ковбоя. Он стоял прямо за нашими спинами.

— Эй, малой! Чего стоишь тут? А ну беги к своим, пока по шее не получил! — Кашель кивнул и сделал шаг вперед.

Малой остался стоять.

— Ты шальной или больной? Это приказ, если ты еще не догадался!

— Брось, Максим. Пусть стоит.

— Не могу курить, когда соглядатаи за спиной стоят. Брысь, тебе сказали!

Ковбой растянул рот в щербатой улыбке. У него недоставало трех зубов.

— Нет, ты смотри, он еще и скалится! Точно чумной.

Я останавливаю за руку Кашля.

— Эй, как тебя зовут? Иди сюда. — Я махнул малому рукой.

— Антошка.

Вовка прыснул со смеху:

— И правда, Антошка. Это имя или погоняло?

Малой улыбался. Наверное, он не знал, что такое погоняло.

— Ну, чудной он, как и все они. Чего ты к нему пристал? Есть хочешь? — спросил я.

В лагере кормили неплохо, лучше, чем в детдоме. Но Антошка кивнул. Я достал из кармана яблоко.

— Возьми.

— Спасибо.

— Как тебе живется? Рассказывай.

— Антошка хороший. Антошка любит кроликов. Антошка умеет мыть посуду. Антошка вырастет и станет летчиком!

— Кем-кем станет Антошка? — удивленно вопросил Макс.

— Летчиком. Антошка небо любит. — Ковбой говорил о себе в третьем лице, словно отчитывался кому-то.

— У тебя братья-сестры есть?

— Нет. Но Антошка не один!

— Что ты заладил как попугай: «Антошка, Антошка»?

У клетчатого ковбоя на глазах выступили крупные слезы.

— Антошка не хотел обидеть. Антошка расстроен.

— Не расстраивайся. Расскажи нам про кроликов. Ты же их любишь? — Я протянул руку к Антошке. Тот резко отпрянул.

— Чего это он? — удивился Вовка.

— Не бей Антошку! Антошка больше не будет! — закричал маленький ковбой, прикрывая руками редкие светлые волосы.

— Не бойся. Тебя никто не будет бить.

— Никто? Совсем?

— Совсем, — заверили мы мелкого.

— Кролики пушистые. Они хрум-хрум капустой. Они дают Антошке морковку.

— Кролики тебе дают морковку? — Кашель перестал курить.

Мы уставились на пацана.

— Да. Когда никто не видит.

После рассказа Антошки стала понятна просьба воспиталок не шпынять тех, из другого интерната.

Где сейчас Антошка, заливисто смеявшийся от песенки про картошку? Вовка в тот день порылся в своей коллекции, частично путешествующей с ним, и подарил ему лупу. Лупа привела конопатого ковбойчика в восторг. Мы сходили к его воспитателям и попросили проследить, чтобы никто не отнимал у Антона подарок. Клетчатый ковбойчик бегал с лупой по всему лагерю. То тут, то там слышен был его голос: «Антошка нашел жука. Жук большой. Антошка нашел листик. Листик большой».

Антона сдала в специнтернат мама, вышедшая повторно замуж. Почему-то Антоша сильно раздражал ее нового мужа. Через много лет я узнал, что Антошку спустя год после того лета забрала под опеку тетка, сестра умершего Антонова отца. Антону как инвалиду детства дали квартиру. Вот тут-то и объявились «любящие» родители.

Историю Антошкиной жизни рассказала мне женщина, жившая в поселке, где стоял тот специнтернат. Суд встал на сторону тетки и ее племянника. Антошке повезло: его согласился взять на работу в свою ветлечебницу теткин одноклассник.

Я не мечтал, что меня кто-то усыновит. Я просто хотел побывать хотя бы на каникулах у родственников. Только родственников у меня не было. На осенних и зимних каникулах группы пустели наполовину. Я оставался в вечной половине тех, на чьи имена не нужны были разрешения. Любу и ее подруг изредка брали в гости воспитатели. Погостить на даче или на квартире у персонала было чем-то исключительным. Но такая честь выпадала немногим. Чаще всего брали на дачу. И только девчонок, причем тех, кто гарантированно не сбежит. Порой такой ход был способом перетянуть на свою сторону авторитет в вечной междоусобной борьбе персонала, заработав очки в игре на лидерство.