— Всё едино дурной, — понизив голос и сглотнув, пробурчала наёмница. Она смотрела ошарашено на мой светящийся кулак, но не могла понять, что это. Для неё это была магия. Хотя колдовство в этом мире было, оно отличалось от изображённого в фильмах и кино. И если я правильно помню, колдовской огонь — всё равно огонь.

Я разжал ладонь и подошёл к девушке.

— Дай руку.

— Нет, — отозвалась она, глядя на огонь и часто дыша.

— Он холодный.

Наёмница поджала губы и прищурилась, а потом протянула пальцы. Светодиод отражался белыми искорками в её глазах.

— Холодный, — протянула она, когда дотронулась до фонарика. Мне хотелось в этот момент громко выкрикнуть: «Бу!», но думаю, после этого пара костей в моей организме точно окажется сломанной. Посему ограничился лишь улыбкой. Заодно осознал, какая пропасть в мышлении лежит между нами. И от этого улыбка получилась очень горькой.

Я погасил огонёк и вернулся к своим вещам. Зажигалку отправил в карман, а притороченный к сумке спальник отцепил и кинул на кровать. Буду использовать его вместо одеяла.

— На полу будешь спать? — спросил я, стягивая с себя курточку. На мне осталась уже немного попахивающая потом нательная рубаха, поверх которой была на лямках подмышечная кобура с пистолетом, и штаны. Как-то неловко оказаться в присутствии женщины в труселях. А с оружием расставаться нельзя по инструкции.

— Не положено вместе с чужим мужчиной.

— А у вас есть легенды, где леди Ланселотта и со своим возлюбленным разделяла ложе, но чтоб не поддаться искушению, между ними клала меч? Ну, как грань между плотским и духовным.

— Глупости, — пробурчала Катарина. — В кровати, это в кровати. К тому же ты — халумари. И лет тебе, наверное, триста. Не меньше.

Она села на свой плащ и сидя укрылась одеялом, прислонившись головой к стене. А я прикусил губу, чтоб не рассмеяться. Она считает, что я типа бессмертной Галадриэль из Властелина Колец? Или Леголас? Хрен его разберёт, кем она меня считает с этим долбанным гендерным реверсом.

— А сколько годиков тебе, дитя моё? — стараясь не заржать на всю гостиницу, спросил я.

— Восемнадцать, — шмыгнув носом, ответила наёмница.

— Ну, так знай, дитя, — пафосно протянул я, не забыв отметить тот факт, что Катарина умеет считать больше трёх, — твоему спутнику всего двадцать четыре.

Ожидал, что она пробурчит что-то нехорошее, или вздохнёт с недовольным видом. Но вместо этого наёмница оторвала голову от стены, пристально посмотрел на меня, а затем поправила чёлку. Это было столь неожиданно, столь по-женски, столь непохоже на ту паладиншу, которая в упор расстреляла разбойниц и хладнокровно добила раненых, что я улыбнулся.

— Спокойной ночи, — произнёс я и погасил фонарик.

— Яси ниот, — донеслось тихое пожелание в ответ, а потом короткое «Фу» и масляная лампа последовала за моим светодиодом.

Я долго не мог уснуть несмотря на тяжёлый день, разглядывая звёзды, виднеющиеся в небольшой вырез ромбиком в ставнях. В голове крутились убийство разбойников, спешка через Гнилой Березняк, ночной дух. Всё это казалось фильмом ужасов, но при этом словно не сегодня происходило, а когда-то давно. Неделю назад. Две. Три.

И Катарина. Укутанная в одеяло и свернувшаяся калачиком у стены…

Сон всё же наполнил веки тяжестью.

— Да-а-ай! — раздался противный визгливый крик прямо у меня над ухом. — Да-а-ай!

Я через силу открыл глаза, едва различая в темноте силуэт кого-то склонившегося к моему лицу, но пошевелиться не мог. Тело не слушалось. Даже рот открыть не получалось и что-то произнести. А это нечто начало ощупывать меня, мыча, как старуха во время лихорадки.

— Дай-дай-дай, — тихим жадным шёпотом произнесло нечто.

Оно перемещалось вокруг меня по кровати, но я не чувствовал, чтоб кровать шевелилась. Оно словно парило в воздухе.

«Система, режим Берсерка!»

«Отказано. Вы в фазе быстрого сна».

«Почему я не двигаюсь?»

«Зафиксирован сонный паралич».

— Дай-дай-дай, — непрерывно бормотало нечто, а потом взвизгнуло, неприятно царапнув щеку ногтями.

— Идемони! — раздался рядом голос Катарины. — Изыди!

— Моё! Оно моё! — противным, скрипучим голосом возразило невидимое существо.

— Иди в бездну!

Два быстрых шага, и что-то, вспоров воздух, хрустнуло. Нет, скорее, с хрустом вошло в нечто сухое. И тут же стало светлее.

Наёмница в исподнем вонзила стилет в висящее в воздухе тело, похожее на гнилой, обтянутый серой кожей скелет. Сморщенное безглазое лицо с кривыми зубами казалось ещё чудовищнее в сиреневом свете, бьющем из места, куда вошёл клинок. Чёрные растрёпанные волосы свисали с головы, как лоскуты грязной половой тряпки. А груди, похожие на приклеенные к телу пользованные перепачканные презервативы, вызывали отвращение.

— Нет-нет-нет, — забормотала тварь.

— Идемони. Прочь, — процедила Катарина и начала с яростью ворочать длинный стилет в ране этого чудовища.

— Нет! — завизжало то и наотмашь ударило наёмницу. Девушка отшатнулась, выругалась и опять бросилась, становясь на кровать коленом. Тонкий трёхгранный нож снова вонзился в неживую плоть, вызвав новый всполох фиолетового свечения.

Зато я смог шевельнуть пальцами и приоткрыть рот.

Катарина с ногами залезла на кров и начала частыми резкими движениями колоть эту тварь. Чудовище пыталось дотянуться сморщенными пальцами до девушки, но получалось лишь расцарапать руки до плеча.

В какой-то момент я ощутил, что могу слабо, как контуженный, шевелиться, и потянулся к пистолету. Пальцы плохо слушались, но всё же я смог достать оружие, снять с предохранителя и передёрнуть затвор.

— И-де-мо-ни, су-ка, — по слогам процедил я и нажал спусковой крючок. После истошных воплей чудовища выстрел даже не казался громким. Однако после хлопка чудовище взвизгнуло ещё сильнее и отскочило в угол, где повисло, как в стиле проклятых девочек из японских ужастиков. А после ещё одного выстрела выгнулось дугой и сжалось комок, с тем чтоб исчезнуть. И комната опять погрузилась в полную тьму.

— Ушла, — тяжело дыша, произнесла Катарина.

— Что это за дерьмо? — вырвалось у меня, когда я вскочил на ноги начал нервно водить стволом из стороны в сторону, где казалось, что-то шевелится. — Ответь, что это?

Силы вернулись ко мне в тот самый миг, когда тварь исчезла.

Наёмница положила руку на заветный мешочек с серебряными пулями и долго бормотала какую-то молитву, прежде чем начать ответ. Я даже не увидел это, а понял по звукам. Настолько темно было.

— Зависть.

— Что?

— Гнилой Березняк близко, и иногда духи принимают в себя людские грехи и страхи.