— Кто-то может сказать, что источник состояния нашего гостя не праведен, — разглагольствовал Михаил Зубовин, закинув ногу на ногу, подперев голову рукой. — А я отвечу словами Анны Ахматовой: «Если бы вы знали, из какого сора растут стихи», — тут же переврал Михаил Зубовин и цитату, и авторство. — Если бы вы знали, из какого дерьма делаются деньги. Но стихи стихами остаются. А деньги деньгами. И видеть процесс их производства вредно…

— Совершенно верно, — кивнул сутенер.

— Зачем вам столько денег в нашей стране?

— Понимаете, весь вопрос во внутреннем состоянии человека. Кому-то хватает рубля на день. И человек себя ощущает комфортно. Кому-то не хватает и десяти тысяч баксов в месяц, а если его заставить жить на восемь тысяч — он просто умрет. Это негуманно.

— Каждому свое, — закивал Михаил Зубовин.

— Вот именно. Умные слова, — кивнул сутенер. — Хороший девиз.

— На воротах Освенцима висел, — подали голос из зала.

— Наверное, хорошая фирма, — сказал сутенер.

— Это концлагерь немецкий! — заорали из зала.

— О, — на миг замешался сутенер. — Вот не надо тут этого гнилого базара. Мы привержены демократическим принципам…

С момента появления в студии Михаила Зубовина меня не покидало ощущение какой-то неестественности, Вроде держался он обычно. Но говорил как-то пресно. Будто мысли его заняты совершенно другим. Выглядел он внешне ничего, только чуть бледноват, И как-то путали губы — слишком яркие, слишком алые. Такие, по поверьям, бывают у вампиров.

А что, может, я имею дело всего-навсего с заговором вампиров? Я усмехнулся, представив аршинные заголовки; «Коррумпированные нити от банды вампиров с телевидения тянутся в высшие сферы власти!» Звучит!

Передача, которая длится тридцать пять минут, записывалась четыре часа. То ведущему казалось, что он принял недостаточно вольную позу, то это казалось режиссеру. То подставной из зала не успевал вовремя кинуть нужную реплику. То кто-то влезал не к месту, и приходилось начинать все сначала.

Постепенно ощущение не правильности происходящего усиливалось. Телеведущий вроде вел себя нормально, только слова, которые раньше вызывали восторгу почитателей и отвращение у других, но никого не оставляли равнодушными, будто падали в песок. Словно отсутствовала связующая нить между ним и залом.

Занятие было долгое и утомительное. Мне здесь было скучно, скулы сводило от желания сладко зевнуть. Но когда все закончилось, я, к удивлению своему, увидел выражение досады на большинстве лиц. Те, кто не подсадные, сокрушались, что ток-шоу кончилось так быстро, что они не успели выступить или выступили не так. И вообще им было обидно покидать этот храм массовой информации, из которого можно как по волшебству шагнуть в миллионы домов. В глубине души у любого человека живет такое желание — заявиться в каждый дом и требовать от хозяев выслушивать кажущиеся ему самому мудрыми, а на самом деле вполне идиотские поучения и рассуждения.

— Все, — равнодушно закончил Михаил Зубовин.

Люди начали подниматься с мягких кресел, с которыми уже пообвыклись за несколько часов. А он застыл, положив руку на микрофон. Глаза его тоже застыли.

Потом он огляделся вокруг, на его лице возникло легкое недоумение. Он встал. Невесело, как-то плотоядно улыбнулся. Помахал в пространство рукой. И вышел.

Толкотня в студии началась, как по окончании сеанса в кинотеатре. Доносились возгласы:

— Вы выходите?

— Освободите проход!

— Ну кто мне на ногу наступил, а?

Толстая тетка толкала меня необъятной мягкой грудью к проходу.

— Затопчите, — сказал я.

— А вы быстрей, — огрызнулась она. Быстрей так быстрей.

В коридоре я вытащил из коробки, так смутившей охранника, букет цветов и устремился на подвиги. В принципе идея была не лучшая, но мне почему-то казалось, что эта разведка боем может что-то прояснить.

Коридор направо, теперь поворот налево. Спуститься на десять ступенек вниз, Вот и нужный закуток.

Кабинет, в котором обитал Михаил Зубовин, располагался в самом заброшенном уголке на этаже. Соседние помещения пустовали — там шел ремонт, но что-то не было слышно стука молотков и мата работяг.

Пока я шел туда, только две девушки прошмыгнули мимо меня, да и то опасливо оглядываясь, будто это место пользовалось дурной славой.

Я представил, как телеведущий сидит сейчас перед зеркалом, и гример смывает с его щечек пудру, обслуживая, как уставшую на панели пугану.

У двери, облокотившись о стену, стоял тот самый дылда в белом костюме, который обрабатывал меня металлоискателем. При моем появлении он не испытал и тени обеспокоенности, но привычно напрягся, Напрягся и его коллега — брат-близнец, таких же размеров и с квадратной каменной челюстью, о которую можно затачивать затупившиеся столовые ножи. Его больше всего занимал мой букет, в который не спрячешь ружье, но вполне можно спрятать стреляющую авторучку, газовый баллон, шприц с цианистым калием или пузырек с боевым отравляющим веществом.

— Стоять, — резко приказала «каменная челюсть». — Чего? — выпятив губу, петушиным голосом прокричал я, стараясь, чтобы зрелище было агрессивно-жалким.

— Здоровья много, недоносок? — осведомилась «каменная челюсть». — Стой!

— Я хочу Мишу! У меня букет! Мы его любим!

«Каменная челюсть» прищурился и шагнул мне навстречу. Тут же сзади я ощутил дуновение. Это возник еще один верзила.

Кто видел прогулку слонов в Индии ? Я видел. Я был В Индии четыре года назад. В командировке. Так что к последующему я был подготовлен. Все как на подбор — здоровые и злобно-сосредоточенные, в пиджаках, у одного угадывалось под мышкой нечто размером поболе обычного пистолета Макарова. — Миша, пипл с тобой! — заорал я, отчаянно дергаясь вперед, к дверям кабинета. — Охранник выставил перед собой руку-совок, казалось, что он одним ее движением может раздавить меня, как гнилое яблоко. Сколько народу губило ощущение собственного превосходства, Но «каменной челюсти» пока еще жить и жить. Это была разведка, а не уничтожение противника. Если бы Михаила Зубовина и его бугаев надо было грохнуть, нашли бы кого другого. Я такие заказы не выполняю. Так что живи, слон.

— Лицом к стене! — заорала «каменная челюсть», протягивая ко мне руки.

Я, изогнувшись неестественно, резво проскользнул мимо него и распахнул дверь ногой в полете.

Взор ухватил обстановку кабинета. В углу на стуле сидел Михаил Зубовин…

Тут за меня взялись по-настоящему.

Я ушел от захвата, взвизгнул испуганно, неловко бросая в подскакивающую «каменную челюсть» букет, да так удачно, что он накрыл ему морду, как маска.

Я уже прикинул, как, обходя, будто игрок американского футбола, противников, вырвусь в коридор. И тут появился еще один — четвертый!