– Моя лабораторная мышка не должна умереть от голода, – поясняет он с усмешкой.

“Спасибо,” – хочу сказать, но не успеваю. Он отвечает раньше, уловив мои мысли:

– Пожалуйста, и не дрожи так. Зато я теперь точно знаю, что тебя можно вылечить. Не обещаю, что получится полностью вернуться к нормальной жизни, но ты сможешь общаться, работать в небольшом коллективе и, если все пройдет гладко, даже завести семью. Разумеется, если у твоего избранника хватит терпения и мозгов.

– Ты бредишь? – беру в руки чашку и отпиваю.

Что ж, гений неплохо справился с приготовлением кофе, насыщенно и вкусно.

– От меня отказались все врачи, к которым я обращалась. На мне поставили крест, Адам, а ты говоришь, что я смогу жить почти нормально? Звучит, как издевательство.

– Ты сказала “тепло”. Не упала в обморок, не закричала, не ответила “страшно”. Тепло. Это очень хорошо, Ева, когда тепло.

Он поднимается быстрее, чем я успеваю ответить, и выходит из комнаты. Слишком быстрый, а я ведь только открыла рот, чтобы ляпнуть глупость. Хорошо, что он ушел. Как бы он среагировал узнав, что по какой-то злой иронии судьбы тепло мне только с ним?

***

Из комнаты я так и не вышла. Съела завтрак, выпила таблетки, аккуратно разложенные Адамом на маленьком блюдечке, и принялась за дело. Не знаю, что думает об этом сам Адамиди, но я не хочу быть лгуньей. Фемида должна выпустить опровержение этих глупых слухов и как можно скорее.

– Черт!

Спустя три часа работы раздраженно захлопнула ноутбук, снова зависла программа для монтажа. Проклятье что ли? Я должна выпустить оповещение сегодня, чего бы мне это ни стоило, иначе Фемиде конец. Пресс-служба Адамиди уже должна была выдать первую опровергающую информацию, но, судя по статьям в интернете они медлят или почему-то придерживают её. Это играет мне на руку.

Удивленно глянула в окно. Солнечное лето сменилось почти осенней изморозью, а настроение от вполне благодушного упало куда-то в район пола. Из-за несговорчивой компьютерной программы? Вряд ли.

Я металась по комнате и своим мыслям, пытаясь понять, что же меня так гнетет, раздражает и бесит. Поняла. Тишина. Мне казалось, что Адам так и будет липучкой сидеть рядом, задавать глупые вопросы и наблюдать за мной, как за лабораторной мышью. Но он исчез. Последние три часа в квартире стояла пугающая тишина.

От разочарования захотелось выть.

Будто в полусне касаюсь дверной ручки и сжимаю изо всех сил. Выйти из комнаты? В голове сразу незабвенное: “Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…”. Именно этой тактики я планировала придерживаться, но сейчас стою у двери и хочу выйти. Зачем? Тепло собралось в груди и скользнуло вниз по животу, собираясь в тугой пульсирующий узел.

Возбуждение. Резко отпускаю ручку, как будто она внезапно нагрелась и обожгла ладонь, для верности отбегаю от двери. Одно дело видеть Адама в эротическом сне, а другое тянуться к нему в реальности. Чертовы таблетки!

– Мне нужен душ, – бегу к шкафу и хватаю первое попавшееся полотенце. – Очень холодный душ.

Подбегаю к двери и прислушиваюсь, нет ли шагов. До душа надо добраться раньше, чем на моем пути встретится Адамиди. Иначе. Иначе я подумать боюсь, что может случиться.

***

Вопреки опасениям, до душа добираюсь без приключений. В квартире стоит блаженная тишина, может, Адам ушел по делам? Закрылся в комнате и работает? Что угодно, лишь бы не обратил внимания на мои короткие перебежки.

Стиснула зубы, чтобы не закричать, когда ледяной поток обрушился на тело. Никогда не была моржом, даже закаливаниями не увлекалась. Дрожу вся, но не могу избавиться от жара внутри. Кусаю губы. Нет, возбуждение, победа будет за мной, что бы ни накачал в эти таблетки Адамиди. Я не проиграю им.

Не знаю сколько времени стою и мерзну, но видимо долго, потому что в дверь ванной стучат:

– Мышка, ты там утонула?

Сердце в пятки. Быстрый взгляд на дверь и сломанный старый шпингалет. Когда я жила одна, запираться не было никакого смысла, а теперь поздно что-то менять. Если Адам захочет, то откроет дверь и спрятаться мне некуда. Молчу. Надо бы ответить, но зуб на зуб не попадает, а язык словно примерз к небу и не слушается.

Дверь распахивается быстрее, чем я успеваю схватить полотенце. В панике мечусь по ванной и тихо оседаю на пол, пытаясь свернуться клубочком и как-то защититься. Я слишком уязвимая, слишком возбужденная под ледяной водой и пристальным взглядом карих глаз.

– Мышка-мышка, – устало выдыхает Адам и снова выбивает меня из колеи.

Гений невозмутимо перешагивает бортик ванной. Ледяные струи воды стекают по его волосам и одежде. Рубашка мгновенно промокает и прилипает в идеальному телу, четко обрисовывая мышцы груди и пресса. Он словно не замечает холода, подхватывая меня на руки. Мне на мгновение становится жарко под ледяным душем. Контраст дрожью по телу.

– Чокнутая мышка, – ворчит Адамиди.

Вскрикиваю, когда меня чуть подбрасывают на руках, вынося прочь из ванной. Дрожу всем промерзшим до костей телом. Инстинкты. Сама себе не верю, но прижимаюсь к мужчине, пытаясь согреться его теплом, позволить ему проникнуть под кожу и остаться там навсегда. Это я-то, которая боится даже чужого плеча коснуться!

Обнаженная в его руках, я не чувствую страх, только желание прижиматься всем телом к мокрой рубашке как можно дольше и не отпускать плечи, в которые вцепилась, как утопающий в спасательный круг. Знаю, Адам тоже не любит прикосновений, но ничего не могу поделать. Мне нужно держаться за него. Нужно держаться за него сейчас, иначе я упаду в бездну ощущений, о которых ничего не знаю.

Ева

Как ребенка, он укладывает меня на диван и заворачивает в одеяло. Дрожу во сто крат сильнее, чем в душе. Но человек, которому я отдала в полное распоряжение свое время и тело молча выходит из комнаты, чтобы вновь вернуться со своим одеялом – накрывает меня еще и им.

– Сиди в норке, мышка. Я принесу чай.

– А ты так и будешь ходить мокрый? – вопрос сам слетает с губ.

Адам останавливается в центре комнаты и несколько мгновений задумчиво трогает прилипшую к телу рубашку, как будто до этой секунды и не подозревал о том, что она промокла насквозь. Дрожа как осиновый лист, я не могла заставить себя отвести взгляд от мокрой белой ткани, плотно прилипшей к его телу. Ровные кубики пресса, широкая грудь и руки, словно у греческой статуи атлета.

– Ты права. Замерзну, – Адам задумчиво покрутил пуговицу рубашки, а потом расстегнул.

Молча наблюдаю за тем, как мужчина стягивает с себя рубашку. Цепляюсь взглядом за плотную сетку шрамов на торсе. Они не такие как у меня, более блеклые. Их явно наносили ребенку, а не взрослому. Зато их было в разы больше. Кто-то пытал его безжалостно и долго, возможно, ни один день.