Архиепископ Охридский Димитрий Хоматиан в ХІІІ в. писал: «Император, который есть и называется верховным правителем Церквей, стоит выше определений Соборов. Этим определениям он доставляет надлежащую силу. Он есть мерило в отношении к церковной иерархии, законодатель для жизни и поведения священства, его ведению подлежат споры епископов и клириков и право замещения вакантных кафедр. Епископов он может делать митрополитами, а епископские кафедры – митрополичьими кафедрами. За исключением совершения богослужения императору предоставлены все остальные епископские привилегии, на основании которых его церковные распоряжения получают канонический авторитет. Как древние императоры подписывались: pontifex maximus, таковым должно считать и теперешних императоров, как помазанников Божьих, ради царского помазания. Подобно тому как Спаситель, будучи Помазанником, есть и чтится как Первосвященник, так и император, как Помазанник, украшается благодатью первосвященства».

Вполне допустимым и наглядным в плане понимания соотношения в Византии власти церковной и власти светской может быть продолжение предложенного ранее сравнения Византийской империи и СССР. Христианство было государственной идеологией в первой, коммунистическое учение марксизма-ленинизма – во втором. Печально известная шестая статья Конституции СССР 1977 г. гласила: «Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза. КПСС существует для народа и служит народу. Вооруженная марксистско-ленинским учением, Коммунистическая партия определяет генеральную перспективу развития общества, линию внутренней и внешней политики СССР, руководит великой созидательной деятельностью советского народа, придает планомерный научно обоснованный характер его борьбе за победу коммунизма». Заменив КПСС на Православную церковь, СССР – на Византийскую империю, а марксистско-ленинское учение на Божественные законы и коммунизм на таксис, то есть упорядоченное состояние и гармоничную согласованность жизни институтов государства, Церкви и общества в империи ромеев, получим все тот же идеал византийской симфонии. Императора при этом можно сравнить одновременно и с генеральным секретарем ЦК КПСС, и с председателем Совета Министров СССР.

Далеко не случайно в написанном в июне 1985 г. эссе «Путешествие в Стамбул» Иосиф Бродский, сравнивая СССР одновременно и с Византийской, и с Османской империями, риторически спрашивал: «Что же касается идей, то чем покойный Суслов или кто там теперь занимает его место – не Великий муфтий? Чем генсек не падишах или, лучше того, император? И кто, в конце концов, назначает Патриарха, как, впрочем, и Великого визиря, и муфтия, и халифа? И чем политбюро – не Великий Диван? И не один ли шаг – шах – от дивана до оттоманки?»

14 марта 1990 г. положение о руководящей роли КПСС было изъято из Конституции, а шестая статья изложена в новой редакции: «Коммунистическая партия Советского Союза, другие политические партии, а также профсоюзные, молодежные, иные общественные организации и массовые движения через своих представителей, избранных в Советы народных депутатов, и в других формах участвуют в выработке политики Советского государства, в управлении государственными и общественными делами». В реалиях Византии это означало бы отказ от господствующего положения ортодоксальной Церкви, низведение православного христианства до уровня «других» вероучений и даже просто общественных умонастроений. В Византии это было бы абсолютно неприемлемо, поскольку разрушало саму идею богоизбранной империи. Очевидно, именно эта боязнь утраты идентичности, самости была одной из важнейших причин упорного сопротивление византийского общества попыткам религиозных уний с католиками.

В обязанности императорской власти соблюдать истинные божественные законы и выступать попечителем Церкви таилось серьезное ограничение. Если только Церковь и/или общество утверждались в мысли, что правящий василевс впадает в ересь или правит в ущерб «общему благу» общества или Церкви, то это сразу открывало возможность для критики ставшего тираном правителя, борьбы против него и даже его свержения. Подобную мысль об императорской власти высказал в начале Х в. патриарх Николай I Мистик: «Если василевс, по внушению диавола, издает приказ, противоречащий божественному закону, ему не следует подчиняться; надо считать, что безбожный приказ, исходящий от безбожного человека, не имеет никакой силы…». В Советском Союзе подобным образом диссиденты пытались бороться с действиями государства и партноменклатуры, обвиняя их, причем вполне справедливо, в отходе от постулатов марксизма-ленинизма, систематическом нарушении принципов, на основе которых должна была строиться вся государственная политика страны.

Византийский император, как видим, оказывался весьма стеснен в своем всевластии ограничениями выполнявшего роль государственной идеологии ортодоксального христианства, и следует думать, прекрасно осознавал пределы своей власти. Далеко не случайно уже упоминавшийся патриарх Антоний утверждал: «Тех только царей отвергают христиане, которые были еретиками, неистовствовали против церкви и вводили развращающие догматы, чуждые апостольского и отеческого учения».

Также император был скован по рукам и ногам традицией в еще в одной области своей повседневной жизнедеятельности – в сфере придворных ритуалов и церемоний. При всем величии власти василевса не было в государстве фигуры, более подверженной ритуальному контролю, чем император ромеев. Ежедневно василевсу необходимо было принимать участие в неимоверном количестве церемоний, отменить и даже изменить которые он был абсолютно не властен – всем распоряжались специальные чиновники, а точнее – надо всем довлела традиция, истинный властитель Византии. Ничем не ограниченный правитель оказывался в буквальном смысле рабом ритуала, практически превращаясь в увешанный драгоценными одеяниями манекен. Торжественные выходы, приемы, шествия и ритуалы, расписанные на круглый год и на каждый день, заполняли все время василевса, не давая ему буквально шага ступить самостоятельно без особых чиновников-распорядителей.

Поглощенный церемониальной рутиной всевластный правитель превращался в беспомощного ребенка, каждый шаг которого направляли и контролировали. В Византии даже были созданы по меньшей мере два специальных церемониальных трактата – «О церемониях византийского двора» Константина VII Багрянородного (945–959 гг.) в Х в. и «О чинах Константинопольского двора и должностях Великой Церкви» Псевдо-Кодина в XIV в. В них были подробно описаны правила церемоний коронации императора и его соправителей, свадьбы василевса и празднования дня ее очередной годовщины, дня рождения государя, рождения и крещения его детей, возведения в ранг, присвоение титула или должности в сложнейшей иерархии сановников и чиновников и выплаты им жалованья, торжественных приемов во дворце и выходов самодержца за его пределы – в другие дворцы и загородные резиденции, на ипподром и улицы Константинополя, в храм Св. Софии и другие церкви столицы во время разнообразных религиозных празднеств. Любое телодвижение и часть облачения василевса оплетали целой паутиной сложных символических интерпретаций, ритуалов и обрядов.

Каждой детали императорского гардероба приписывалось глубокое символическое значение, и василевсу приходилось неоднократно переодеваться в течение дня. Государь имел исключительное право на определенные цвета, прежде всего на пурпур. Пурпурной была обувь самодержца – кампагии (сапожки или сандалии), царская хламида – порфира, с особым отличительным знаком на спине в виде золотого ромба и т. д. Если их кто-то надевал самовольно, это расценивалось как претензия на престол и свидетельствовало о попытке узурпации власти. За это государственное преступление полагалась казнь. Арабский географ ІХ в. Ибн Хордадбех в «Книге путей и стран» отмечал, что даже наследник императора не имел права носить две пурпурных туфли одновременно – одна из них обязательно должна была оставаться черной: «Их царя называют басили. Его одежда из ал-фурфира (пурпура) – сорта шелка, в котором немного черного блеска. Одежды из ал-фурфира и красные туфли, кроме царя, не носит никто. Если кто-либо нарушает этот [запрет], его умерщвляют. Только тот, которого царь называет своим [наследником], одевает одну красную туфлю, а другую – черную».