Не правда ли, и сегодня ритуальное появление президента или диктатора (звания и титулы могут быть различны – да хоть бы царя или императора) на традиционном праздничном приеме или военном параде в столице или виртуальное присутствие правителя в каждом уголке государства благодаря телевидению выполняет ту же роль символической репрезентации власти? При этом особенно сильно она проявляется в тоталитарных или авторитарных государствах, постулирующих собственную уникальность, инаковость, особый путь и богоизбранность среди якобы враждебного международного окружения.

У иностранцев такая демонстрация исключительности и недосягаемого величия вкупе с пренебрежением ко всем окружающим предсказуемо вызывала раздражение, и они не жалели желчи, описывая ржавые устаревшие танки, то бишь, сообразно времени – обветшавшую униформу и оружие участвующих в параде. Лиутпранд Кремонский в «Отчете о посольстве в Константинополь» ко двору Никифора ІІ Фоки (963–969 гг.) так описал «ползучее чудовище» торжественного церковного шествия (проелевсин) в Константинополе в честь важного религиозного праздника, обращаясь к своему господину, императору Священной Римской империи Оттону І Великому (962–973 гг.): «Да не будет мне в тягость описать проелевсин, а моим повелителям узнать об этом. Огромная толпа торговцев и простого люда, собравшаяся в этот праздник для торжественной встречи и восхваления Никифора, заняла обе стороны дороги от дворца до Святой Софии, образуя как бы стену. В руках они держали уродливые тонкие щиты и убогие пики. Безобразие их шествия усугублялось еще и тем, что большая часть сброда шла во славу его самого босой. Так, мне думается, они предполагали еще больше украсить свое святое проелевсин. Да и придворные его, проходившие с ним сквозь толпу этой босоногой черни, были одеты в широкие и потрепанные от старости туники. Гораздо приличнее выглядели они в своих повседневных одеждах! Не было среди них ни одного, чей прадед надел бы эту одежду новой! Золотом или драгоценностями не был там украшен никто, разве что сам Никифор, который в императорском одеянии, взятом с плеча предшественника более крупного телосложения, выглядел еще более уродливо. Клянусь Вашим благополучием, которое мне дороже собственного, что парадная одежда одного из Ваших вельмож ценнее сотни и даже более подобных одеяний!»

Прямым следствием идеализации монархии как формы правления было также ставшее общим местом в византийской политической мысли рассуждение о добродетелях императора и его чиновников, благодаря которым ромейское государство может достичь процветания. Ведь вполне логично, что если невзгоды общества связаны с пороками и злоупотреблениями носителей власти, то и его процветание обеспечивается положительными качествами власть имущих. Среди множества важных позитивных качеств василевса особенно выделялись четыре главнейшие добродетели – справедливость, мудрость, мужество и целомудрие. Правитель должен был быть подобным философу мыслителем и созерцателем, обдумывающим, каким именно образом можно достичь благоденствия общества – евфинии. Василевс должен был быть прежде всего теоретиком, тогда как его соправитель считался уже человеком дела, практиком. Император Василий І Македонянин (867–886 гг.) отмечал в законе об обязанностях василевса: «Император являет собой воплощение законности и общее благо для всех подданных. Он никого не преследует, руководствуясь враждой. И никого не награждает по личному расположению, но раздает награды в соответствии с деятельностью каждого».

Однако на деле немногие правители, по мнению византийских философов, соответствовали идеалу. Михаил Пселл, историк и мыслитель ХІ в., считал, что василевсы по своим личным качествам вообще уступают обычным людям, поскольку их нрав меняется под гнетом тревог и волнений за державу. Впрочем, не в меньшей степени меняла правителей в худшую сторону и абсолютная власть, развращавшая их абсолютно. Никита Хониат писал: «Для большей части ромейских царей решительно невыносимо просто править, ходить в золоте, пользоваться общественным, словно своим, и обращаться со свободными, как с рабами, – они считают для себя крайней обидой, если их не признают мудрецами, людьми, подобными богам по виду, героическими по силе, богомудрыми, как Соломон, боговдохновенными руководителями, вернейшими каноном из канонов – одним словом, непогрешимыми судьями дел Божьих и человеческих».

Античные традиции и христианские идеи выдвигали к императорской власти требования, которым она должна была соответствовать для того, чтобы считаться законной. Власть императора не могла основываться на одной лишь силе и принуждении, она должна была опираться на добровольное подчинение подданных. В «Наставительных главах» диакон Агапит, священнослужитель VI в., подчеркивал, что власть должна находить понимание, поддержку и согласие повиноваться со стороны народа: «Царствовать, – по его утверждению, – следовало над добровольно повинующимися людьми».

Называясь деспотом – господином, василевс отнюдь не должен был быть деспотом – тираном. Тирания, согласно унаследованной византийцами эллинистической традиции, воспринималась как неприемлемая для общества власть личного произвола правителя, тогда как заботой истинного правителя должно было быть общее для всех благо, благосостояние всех подданных империи. Патриарх Х в. Николай Мистик писал: «Хороший правитель должен отвергать тиранию, ибо такая форма власти, высокомерная и насильственная, ненавистна Богу и людям; тиран – противоположность хорошего правителя, он неверен, вероломен, развратен, несправедлив, не признает Божественного Провидения, правит делами по своей прихоти и доверяется только собственному безумию власти. Он в сущности отрицает свое божественное происхождение… Государь должен довольствоваться своей властью и не переступать границ, намеченных ему Богом».

У императора были «обязанности» перед подданными – именно он должен был поддерживать общее согласие, «единомыслие» в государстве – так называемую омонойю – с целью соблюдения прав и интересов всех членов государства в соответствии с тем иерархическим положением в обществе, которое каждый из них занимал. Византийский историк ХІ в. Михаил Атталиат заявлял, что если государь не печется об общем благе подданных, то он неугоден Богу и, следовательно, мятеж против него законен. Так, Господь возвел на престол Никифора ІІІ Вотаниата (1078–1081 гг.), избрав его орудием против Михаила VII Дуки (1071–1078 гг.), который был лишен власти «за предательство интересов ромеев».

При этом не государство было собственностью царя, но он был, возможно, важнейшей и даже ключевой, но лишь частью царства. Иоанн Зонара, историк XII в., считал незаконными действия императора Романа IV Диогена (1068–1071 гг.), который раздавал из казны ссуды должникам, чтобы привлечь к себе сторонников, поскольку казна, заявлял историк, принадлежит не лично императору, а государству. Другой император, Алексей I Комнин (1081–1118 гг.), был порицаем им за то, что «вел государственные дела так, как если бы это были его частные дела, то есть не как их управляющий, но как их господин, и все, что принадлежало обществу и фиску, рассматривал как свою собственность».

Крайне важным был вопрос о соотношении власти императора и закона. Как мы уже видели, на первый взгляд император не был ничем ограничен в этом плане и стоял выше закона. Однако на деле все обстояло далеко не так однозначно: «император должен управлять государством в соответствии с законами».