— Что он сказал? Курт никогда бы… Что он сказал?

— Только одно слово… Очень тихо… Может быть, он даже его не договорил…

— Что?

— Я не уверен, что понял правильно…

— Я пойму. Во имя Создателя, что сказал Курт?!

— Если я правильн… Сударыня, он сказал «Роке».

— Да! Да… Я знала, Курт не мог забыть! А вы ничего не поняли. Курт велел мне назвать нашего сына Рокэ… Конечно, я так и сделаю. — Осиротевшая повернула к Мэллит белое лицо: — Мелхен, ты теперь наша… Моя и Курта! Если б не ты… Мы бы так и не увиделись… Через месяц пришло бы письмо, и всё. Ты понимаешь? Бумага с чернилами!..

— Сударыня, вся Марагона оплакивает вашу потерю…

— Марагона должна радоваться, она цела… И, раз вы тут… Заставьте интенданта выдать Берте все, что нужно. Мы вылили ваш обед на дриксов.

400 год К. С. 4-й день Осенних Скал

1

Ожидать от беседы с Рудольфом чего-то путного не приходилось, но без нее было не обойтись. Приличные люди перед ссорой объясняются, и с каждым словом у дружбы убавляется листьев, а оставшиеся наливаются осенью. Ноймаринен успел разозлиться на Лионеля, но пока отделял его от матери и братьев; это сулило десерты и обнадеживание насчет Арно. Последнего Арлетта боялась, поскольку сочувствие приводило ее в бешенство. Исключения были — Бертрам, Росио с Жермоном и, как оказалось, Ли; прочим же следовало бы помалкивать, только они этого не знали.

Графиня поблагодарила госпожу Арамона за в самом деле отличную прическу и вышла в приемную, где уже поджидал адъютант. Еще один, зачем-то торчавший на лестнице, нехотя посторонился, вперив в проходящих укоризненный взгляд.

— Какой странный молодой человек, — заметила Арлетта, твердо решившая не давать регентской свите повода для догадок. — Он чем-то недоволен?

— Это корнет Понси, он всегда так, — охотно пояснил слегка прихрамывающий капитан. — Видите ли, он… ищет вдохновенья.

— У меня под дверью? — удивилась графиня и тут же вспомнила про девицу Арамона. — Понси… И при этом пишет стихи?

— Да, сударыня.

— Хорошие?

— Я не разбираюсь в поэзии.

— Вам от них хочется плакать, летать, зевать, бежать, бить поэта?

— Бежать или бить, — признался капитан. — Спать невозможно, у Понси очень громкий голос…

Дорога до регентских апартаментов была недлинной, но Арлетта узнала достаточно, чтобы избежать канонического зачина о погоде.

— Никогда бы не подумала, что внук Брыкливого Линарца вырастет поэтом. — Арлетта уселась у столика, заставленного сластями и фруктами. — Это столь же неожиданно, как и то, что у вас варят шадди.

— Я слишком часто принимаю южан.

— Мужчина всегда обойдется кэналлийским, шадди — это для дам и духовенства. Надеюсь, этот варил не Агний?

— В каком смысле?

— В самом прямом. — Женщина, стараясь не щуриться, взглянула на явно заподозрившего подвох собеседника, но подвоха не было. Пока. — Когда я в последний раз видела Сильвестра, он меня угощал чем-то, что напоминало шадди, как… младший Понси — военного.

— Зёрна привез весной ваш брат, он же объяснил прислуге, в чем она ошибалась.

Юление началось. На обсуждение шадди ушло четверть часа, столько же съели радикулит Рудольфа и подагра Бертрама, затем пошли воспоминания. Об Алисе, охотах, свадьбах, именованиях, днях святого Фабиана…

— В последний раз я на него выбирался пять лет назад, когда из Загона выпустили Маркуса. — Арлетта перехватила взгляд регента и заподозрила неизбежное.

— Рудольф, если вы хотели заговорить про Арно, не делайте этого. Малыш или жив, тогда он у дриксов, или мертв… Когда что-то станет известно, вы или сможете мне помочь, или нет.

— Наслышан, как вы ставили в тупик Анри-Гийома и Колиньяров, но вижу впервые. — Ноймаринен поднялся и потер поясницу. Сейчас примется ходить, сейчас начнется разговор, а до этого был… шадди. Средненький, не более того. — Не думал, что когда-нибудь заговорю с женой Арно о делах. Не хочу врать, не будь Лионель вашим сыном, мне было бы сейчас проще.

— Но имел бы в таком случае смысл сам разговор? — Рудольф не походит на старика Эпинэ. Тот, при всей своей чести, никогда не сомневался в пакостях и заговорах. — Если б я могла на полчаса перестать быть матерью Ли, уверяю вас, я бы так и сделала. Тогда, возможно, вы бы прислушались к моим словам. А я, возможно, сказала бы то, что сейчас вы, скорее всего, поймете превратно.

Взять чашечку с гущей, поднести к губам, поставить. Улыбаться, пока регент идет от окна к собеседнице. А ведь Ноймаринен в самом деле стар, хотя младше Бертрама почти на двенадцать лет и ходит сам. Женщина без любви и без надежды на любовь превращается в старуху. Мужчину старит бессилие и еще непонимание того, что у других сил может хватить. Рудольф добрался до кресел у камина, развернулся и так же молча зашагал назад. Он не был ни глупцом, ни упрямцем, только слишком уж страшным казалось все отчетливей проступающее будущее, и усталый, не слишком здоровый человек боялся не выдержать, не справиться… И отворачивался.

2

— Возможно, вы правы, Арлетта. Глупо делать вид, что нас связывает лишь молодость и память. Я не могу вам не верить, вернее, не могу не верить вашим глазам, но ваши рассуждения — это рассуждения перепуганной женщины. Вы ведь прежде видели кровь лишь на охоте?

— Да. — Остывшая гуща на вкус была омерзительна. — Я даже не видела, как горит Сэ, а мертвецов мне до недавнего времени показывали уже в гробах. Но ведь и вы не видели зеленых фонтанов и убитых на улицах Олларии. Они вряд ли отличаются от погибших беженцев из той же Марагоны, однако, как сказал бы Гектор, есть нюансы. Марагов убивали все-таки дриксы.

— Дриксы убивают марагов, а мараги — дриксов, столетиями, — буркнул Рудольф, — это не требует объяснений. В отличие от мятежа в Олларии. Я бы не спешил винить пресловутую зелень. Эпинэ не ваш сын, и о нем я поговорить с вами рискну.

— Ро мне дорог не меньше, чем Жермон, — предупредила Арлетта, — хотя по-настоящему я узнала его недавно.

— Вы заступались за него и прежде, и по большому счету были правы. Нынешний Эпинэ не столь вредоносен, как Манрик или Колиньяр, более того, я верю в его честность. Я не сомневаюсь как в том, что он старался, так и в том, что оказался не способен…

— Рудольф, — Арлетта отодвинула чашку, из которой уже было неприлично пить, и подожгла за собой первый мост, — вы судите об Эпинэ по фок Варзов, который несомненно старался и еще более несомненно оказался не способен.

— Я не стану обсуждать Вольфганга даже с вами. Когда вы увидите Алву, выскажете свое мнение ему.

— Алва и без меня усомнился в способности фок Варзов дать отпор Бруно. Другое дело, что Эмиль не стал предъявлять приказ, чтобы принять армию, ему хватило маршальского звания.