1910

НА МУЗЫКАЛЬНОЙ РЕПЕТИЦИИ

Отслонив хребет, галантный дирижер

Талантливо гребет обеими руками —

То сдержит оком бешеный напор.

То вдруг в падучей изойдет толчками…

Кургузый добросовестный флейтист,

Скосив глаза, поплевывает в дудку.

Впиваясь в скрипку, тоненький, как глист,

Визжит скрипач, прижав пюпитр к желудку.

Девица-страус, сжав виолончель.

Ключицами прилипла страстно к грифу

И, бесконечную наяривая трель.

Всё локтем ерзает по кремовому лифу.

За фисгармонией унылый господин

Рычит, гудит и испускает вздохи,

А пианистка вдруг, без видимых причин.

Куда-то вверх полезла в суматохе.

Перед трюмо расселся местный лев.

Сияя парфюмерною улыбкой, —

Вокруг колье из драгоценных дев

Шуршит волной, томительной и гибкой…

А рядом чья-то mèreе[12], в избытке чувств

Вздыхая, пудрит нос, горящий цветом мака:

Ах, музыка, искусство из искусств.

Безумно помогает в смысле брака!..»

1921

Вильна

НА РЕКЕ

Господа волонтеры

Катаются в лодке

И горланят над сонной водою.

На скамье помидоры.

Посудина с водкой.

Пиво, сыр и бумажка с халвою.

Прямо к старой купальне

На дамские ноги

Правят нос, закрывая погоны.

Но передний печально

Вдруг свистнул: «О боги!

Это ноги полковничьей бонны».

И уходит бросками

Скрипящая лодка.

Задыхаясь, рвут весла и гонят.

Упираясь носками.

Хохочут: «Лебедка!

Волонтер тебя пальцем не тронет!»

На челне два еврея

Поют себе хором:

«Закувала та сыза зозу-ля…»

Рулевой, свирепея.

Грозит помидором,

А сосед показал им две дули.

«Караул! Что такое?!»

Галдеж перебранки.

Челн во все удирает лопатки.

Тишина над рекою…

На грузной лоханке

Показался мороженщик с кадкой.

Навертел крокодилам

Три полные чашки.

Лодка пляшет и трется о лодку.

В синьке неба — белила.

Вспотели рубашки.

Хороша ли с мороженым водка?

1910

У МОРЯ

Облаков жемчужный поясок

Полукругом вьется над заливом.

На горячий палевый песок

Мы легли в томлении ленивом.

Голый доктор, толстый и большой.

Подставляет солнцу бок и спину.

Принимаю вспыхнувшей душой

Даже эту дикую картину.

Мы наги, как дети-дикари.

Дикари, но в самом лучшем смысле.

Подымайся, солнце, и гори.

Растопляй кочующие мысли!

По морскому хрену, возле глаз.

Лезет желтенькая божия коровка.

Наблюдаю трудный перелаз

И невольно восхищаюсь: ловко!

В небе тают белые клочки.

Покраснела грудь от ласки солнца.

Голый доктор смотрит сквозь очки,

И в очках смеются два червонца.

«Доктор, друг! А не забросить нам

И белье, и платье в сине море?

Будем спины подставлять лучам

И дремать, как галки на заборе…

Доктор, друг… мне кажется, что я

Никогда не нашивал одежды!»

Но коварный доктор — о змея! —

Разбивает все мои надежды:

«Фантазер! Уже в закатный час

Будет холодно, и ветрено, и сыро.

И притом фигуришки у нас:

Вы — комар, а я — бочонок жира.

Но всего важнее, мой поэт.

Что меня и вас посадят в каталажку».

Я кивнул задумчиво в ответ

И пошел напяливать рубашку.

Июль 1909

Гунгербург

ИЗ ФИНЛЯНДИИ

Я удрал из столицы на несколько дней

В царство сосен, озер и камней.

На площадке вагона два раза видал.

Как студент свою даму лобзал.

Эта старая сцена сказала мне вмиг

Больше ста современнейших книг.

А в вагоне — соседка и мой vis-à-vis[13]

Объяснялись тихонько в любви.

Чтоб свое одинокое сердце отвлечь.

Из портпледа я вытащил «Речь».

Вверх ногами я эту газету держал:

Там, в углу, юнкер барышню жал!

Был на Иматре. Так надо.

Видел глупый водопад.

Постоял у водопада

И, озлясь, пошел назад.

Мне сказала в пляске шумной

Сумасшедшая вода:

«Если ты больной, но умный —

Прыгай, миленький, сюда!»

Извините. Очень надо…

Я приехал отдохнуть.

А за мной из водопада

Донеслось: «Когда-нибудь!»

Забыл на вокзале пенсне, сломал отельную лыжу.

Купил финский нож — и вчера потерял.

Брожу у лесов