Он сплюнул табачную жвачку прямо под ноги мистеру Хуку, небрежно отсалютовал двумя пальцами и двинулся к помосту. Туда, где шериф Эйслер уже готовился избавить его от ошейника.

В своем отчете – увы, далеком от идеального – мистер Хук также не упомянул, что во время проведения следственных работ принимал запрещенные вещества. Соответственно, не мог объяснить он и того, откуда знает, что именно произошло. Формально детектив-инспектор в этот момент находился за два квартала от «Курносой», а других свидетелей – кроме обвиняемого – не было.

Но он принял половину оранжевой пилюли со-чувствия. Поэтому видел и знал.

Это наступило внезапно: как будто перед глазами возникло два равноценных мира. Наполненных звуками, запахами, ощущениями.

Господину Хуку пришлось остановиться и закрыть глаза. Шлоссман предупреждал, что так будет. Что лучше всего в этот момент не двигаться. Ничего не делать. Не мешать.

«Даже, – сказал он тогда, в Уголке, – даже если что-то пойдет не так».

Теперь инспектор понимал, о чем речь.

Все и должно было пойти не так. В этом состоял план Дэвида Шлоссмана, Ловкача. И сейчас ему|им не приходилось скрывать свои мысли друг от друга|от самого себя.

Все было подстроено заранее.

Хук согласился, что доказательств недостаточно, и вызвался сыграть роль наживки: спровоцировать Буджума, подставить ему спину. Шлоссману была отведена роль свидетеля, который должен был вовремя вмешаться, предотвратить убийство, обвинить Полларда в покушении.

Но с самого начала Шлоссман этот план подкорректировал.

Теперь фокусник сидел на веранде «Курносой» и ждал|инспектор был слишком далеко, чтобы помешать ему.

На Канатчикову улицу въехал помощник шерифа, мистер Питер Поллард верхом на Красавчике. Не нужно было никаких пилюль, чтобы понять: всадник в ярости. И намерен избавиться от слишком сообразительного, не в меру разговорчивого мистера Хука.

– Плохая идея! – сказал Дэвид Шлоссман. Он сидел, небрежно забросив ногу за ногу, и держал руки на виду. – Очень плохая идея, Радзинович. У меня есть получше.

– Извини, Ловкач, сейчас не до тебя, – отмахнулся мистер Поллард. – Прибыл «Нетерпеливый»…

– И знаешь, чего мне стоило это досрочное прибытие? Две монеты для двух мальчишек, и вот уже Хук спешит к порту, а ты – вслед за ним. Слазь, Радзинович. Я делаю тебе подарок, от которого глупо отказываться. Когда еще выпадет случай: ты и я. И пустая улица. Кто первым попадет, тот расскажет людям, что убитый на него напал.

– Зачем бы мне для этого спешиваться? Я пристрелю тебя и так.

Но он уже развернул Красавчика и слушал. Он уже поверил.

– Безоружного – не пристрелишь. – Ловкач демонстративно взмахнул пустыми ладонями. – А вот я тебя – запросто, если попытаешься проехать мимо. И потом еще покажу людям прибор, с помощью которого смог расшифровать слова – твои и покойного Грегори Долана. Те слова, которые до сих пор воспроизводят термиты. Ну же, Радзинович, неужели ты откажешься от единственного шанса со всем этим расправиться, раз и навсегда? Или, может, ты просто меня боишься?

Помощник шерифа, мистер Питер Поллард, криво усмехнулся и спешился; из-под его сапог взлетели два облачка пыли.

– Что ж вам обоим-то, – сказал он, – не сиделось на месте. Ведь не трогал же – ни этого столичного дурачка, ни тебя, клоуна. Думал: этот помыкается впустую и улетит, а с тобой мы… ну, тоже что-нибудь придумали б. Не совали бы вы нос в чужие дела – и жили бы себе. И дали бы жить другим.

Он шагнул к веранде, на ходу сдвигая пояс и расстегивая кобуру.

– Это ж глупо: угрожать мне после того, как отдал свой револьвер моим же парням. Вот и щенок твой так же: ломанулся спасать ту девку, хотя видел, что нас было боль…

Договорить он не успел.

Шлоссман уже был на ногах. Фокусник шагнул навстречу Буджуму, в руке у него словно ниоткуда появился револьвер.

Хук знал, что|Шлоссман спрятал его в ящике, в котором распиливал мистрис Поллард.

Он снова закричал|вскинул руку.

Но, конечно, Питер Поллард жил в Хокингленде дольше и упражнялся со своим оружием чаще. Оборвав фразу на полуслове, Буджум выхватил револьвер и выстрелил первым.

Он не видел, попал или нет, – все затянуло клубами дыма, – но ответного выстрела не услышал.

Что-то тихо, почти беззвучно с плеском упало в поилку. Револьвер – револьвер Шлоссмана, который Ловкач то ли уронил, то ли отбросил вместо того, чтобы стрелять.

Сам Шлоссман рухнул на бок, захрипел.

Шаркнул сапогом по пыли.

Улыбнулся и умер.

Во всем этом была какая-то странность, что-то было не то, что-то пошло не так.

Питер Поллард закашлялся, помахал рукой, разгоняя пороховой дым, от площади уже бежали люди, первые были здесь, кто-то закричал, кто-то выругался.

– Ты что, Нос, ополоумел?!

– Гляньте, он же Дэви завалил!

– Шуточки Ловкача пришлись ему не по нраву – вот и решил отыграться.

– Чертов ублюдок!

– Пасть захлопни, Ромео! – рявкнул Поллард. – И вы все… спокойней, что ли. Я просто защищался! Ловкач съехал с катушек: сидел здесь и целился в меня из револьвера.

– Ты меня не затыкай! Какого револьвера? Билл же отобрал у него револьвер!

– Вот-вот, Питер, что-то ты темнишь! Ловкач твоему Биллу не только свой, а и его револьвер-то вручил.

– Может, дело тут в другом, братцы? Может, мистер Поллард, как лишился ошейника, сразу о себе возомнил? Решил, что все ему дозволено!

– Ну да, заодно и отомстил за то, что Дэви выставил его дураком. Удобно, черт возьми, да только не выйдет! – Мистрис Хамфри протолкалась вперед. – Дэви мухи бы не обидел, это все знают. С чего бы он тебе угрожал?

Полларда обступили со всех сторон, смотрели угрюмо. У многих в руках появилось оружие.

Помощник шерифа потряс головой:

– Что за дерьмовый бред! Вон же его револьвер, лежит в поилке. Отгоните проклятого страуса и сами посмотрите!

Красавчик тем временем, не обращая внимания на толпу, пил, вытянув длинную, чешуйчатую шею. Его взяли под уздцы, отвели в сторону…

– Ну и кого ты думал одурачить, Поллард? Где тут револьвер? Я, например, вижу только мутную воду да еще крохотную песчаную совку. Ты, часом, ничего не перепутал? Может, он стрелял в тебя из совки?

В этот момент и подошел мистер Джон Хук, позвольте представиться, господа, детектив-инспектор. Попросил прощения за то, что вынужден был ввести в заблуждение уважаемых обитателей Плевка. Объяснил, что расследовал некое давнее дело, имеющее, как оказалось, неожиданное – и прискорбное – продолжение.