Разумеется, как и полагается, доклад детектива-инспектора был лаконичен и содержал лишь значимые факты. Именно поэтому в нем, к примеру, не упоминалось, что погода в тот день была на удивление приятной. Задалась, как говорится, с самого утра: солнечная, но в меру прохладная, даже с легкими тучками на небе. Суббота у большинства осужденных была свободным днем, так что в предвкушении они потянулись на площадь сразу после завтрака. Там уже стояли столы, но пока пустые, и помост – но с плотными ширмами со всех четырех сторон и новенькими черепами койотов на пиках. Что творилось за ширмами, никто не знал, и это было особым наслаждением – гадать и предвкушать.

Ближе к полудню приехали первые телеги с угощением: вином, хлебом, фруктами. Таким-то летом здесь все это стоило немало, и люди знали: шериф Эйслер оплатил львиную долю угощения из своего кармана. Зятя он уважал, а уж в дочке и внуке – души не чаял. Вдобавок для Эйслера и губернатора это был удобный случай показать, что любой может выйти из минуса в ноль, построить жизнь заново.

Шерифу подали Черную книгу, Эйслер внес соответствующие изменения в статус мистера Полларда, вскинул раскрытый разворот, чтобы все видели. Затем взял клещи и самолично перекусил дужки замочка, скреплявшего ошейник. Похлопал, пожал руку зятю. Тот был, пожалуй, слегка на взводе, но понять можно: такое событие!

Все требовали: «Слово! Слово!» – и Питер Нос-По-Ветру действительно сказал нечто вроде речи, короткой и прочувствованной, без всяких там соплей. Потом многие говорили, дескать, он был-таки слегка не в себе, – но врать задним числом все горазды.

После вышли музыканты, отыграли свое, и приняли их хорошо, под выпивку и закуску-то. Только все ждали следующего номера. Ждали Дэвида Ловкача.

Тот подошел к помосту небрежной своей походочкой. Перед тем как подняться по ступенькам, расстегнул и отдал одному из парней Полларда, Усатому Биллу, перевязь с револьвером. Потом похлопал себя по карманам, сунул руку под бороду – вытащил второй револьвер и тоже вручил Биллу – под восторженный рев толпы, поскольку револьвер-то оказался Биллов. А Шлоссман уже стоял на помосте – там он шлепнул себя ладонью по лбу, дескать, вот же память дырявая, – и в ладони этой оказался, представьте себе, третий револьвер, револьвер Стиви Медведя.

Ну, и дальше пошла потеха. Началось-то с обычных трюков: монеты из-за уха, лассовёртки из пустого кувшина… публика в конце концов засвистела и стала требовать большего. Она к тому времени уже изрядно угостилась вином и жаждала настоящих развлечений.

Тогда на помосте появился тот чертов ящик. Позднее многие признавались: у них словно холодком по коже потянуло, когда его увидели.

Ловкач распахнул ящик, отстегнул его стенки – показал, что тот пуст, пустее некуда. Потом обернулся к Сюзанне Поллард и спросил, не поможет ли она ему в одном простеньком дельце.

А Сюзанна Поллард, надобно отметить, всегда была женщиной сильной духом, храброй – так уж ее воспитал шериф Эйслер. Она только и ответила, что почтет за честь.

Сам мистер Поллард вроде как хотел вмешаться, но только спросил у Ловкача, прилично ли замужней женщине принимать участие в том его простеньком дельце.

– А ведь верно! – сказал Ловкач и наставил на него указательный палец – словно револьвер. – Как-то я об этом не подумал. Стало быть, нам одним не управиться – дело за вами, мистер Поллард.

Мистрис Сюзанна тем временем уже аккуратно улеглась в ящике – снаружи видно было только голову и ступни в башмаках, которые тачал еще покойный Том Третье Ухо. Ящик Ловкач захлопнул, клацнул застежками и подал мистеру Полларду – что бы вы думали? – пилу!

Самую разобычную пилу, он ее у мистрис Хамфри одолжил.

– Ну же, – говорит, – смелее, мистер Поллард. Или вы боитесь?

Вот тогда тот побледнел – стал белее раскаленного песка, что на пляже возле устья Трясучки.

Но пилу взял.

– Вот здесь, – говорит ему Ловкач. – Ровно посередине будет. А вы, ребята, похлопайте, чтобы веселей дело шло. Вы уж, мистрис Поллард, извините, но придется вам отдуваться за весь слабый пол. Хоть сами-то вы не такая, но – известно ведь дело, большинство женщин частенько пилят нас, мужчин. А вот теперь мистер Поллард за нас всех разом отомстит.

Безыскусная эта шутка очень пришлась по нраву людям. Они и вправду стали хлопать, топать ногами и выкриками подбадривать помощника шерифа; и тот – что ж оставалось-то? – принялся пилить.

Когда пила вошла этак до середины, мистрис Поллард отчаянно вскрикнула – и мигом на площади воцарилась тишина, да такая, что слышно было, как осыпаются на помост опилки.

У шерифа Эйслера в руке сам собою как-то оказался револьвер, но прежде, чем кто-нибудь хоть слово вымолвил, мистрис сама же и расхохоталась:

– Господа, что же вы! Нельзя быть такими легковерными!

Маленький Оскар Поллард, все это время сидевший рядом с дедом и крепко державший его за руку, вскочил, запрыгал и уже хотел-прехотел, чтобы с ним тоже что-нибудь такое сделали.

Ну, после того, как мистрис распилили, а обе части ящика были разведены в стороны (надрезы Ловкач прикрыл затемненными прямоугольниками: все-таки замужняя женщина), – после всего этого пришел черед Оскара Полларда.

Ящик увезли за сцену, вместо него перед зрителями оказался каркас из гибких, тонких игл летучего дикобраза. Ловкач попросил пятилетнего Оскара сесть в центре упомянутого каркаса, а затем набросил сверху отрез черной ткани размером с простыню.

И снова фокусник попросил помощи у мистера Полларда – только на сей раз вместо пилы вручил кувалду. Он показал, как именно следует бить: «Точнехонько по верхушке, ни в коем случае не по касательной! Давайте-ка сперва потренируемся…»

Музыканты во главе со Слепым Фрицем выдали нечто соответствующее моменту, публика молчала, охваченная одновременно ужасом и восторгом предвкушения.

Мистер Поллард размахнулся…

Именно в этот момент произошли два события, никем тогда не замеченные – и, разумеется, не отмеченные в докладе детектива-инспектора.

Едва Питер Поллард вскинул над головой кувалду, Дэвид Шлоссман обернулся, отыскал взглядом Джона Хука и кивнул. А затем поднес к губам руку – как будто что-то собирался проглотить. Или даже проглотил.

Джон Хук кивнул в ответ и принялся проталкиваться к выходу с площади, благо стоял он на углу Канатчиковой улицы, в двух шагах от «Курносой».

Куда именно намеревался направиться господин газетчик, так и осталось тайной. Поскольку возле «Курносой» ему встретился двенадцатилетний Филип, сын Барни Скорпиона. Отец доверил ему приглядывать за постоялым двором, а сам занимался угощением на площади. Вообще-то большую часть времени юный Филип провел на веранде, забравшись с ногами на одно из кресел и глазея на фокусы, но вот прямо сейчас – оставил свой наблюдательный пост и наливал воду в страусиную поилку, под навесом. При виде же господина газетчика Филип побледнел и, сбиваясь, затарахтел о том, что тут совсем недавно, он как раз собирался бежать и сообщить, но, поскольку ж вот-вот все закончится, не хотел отвлекать, да и что такое пять минут для скайвала, они его еще не начали толком разгружать-то, а вы вот и сами, как удачно.