— Будет у меня. Если кто спросит, скажи, что никаких записей не велось. А память у тебя плохая. Поняла? Когда я скажу, тогда и будешь вспоминать. Иди пока. Умойся.

Оставшись наедине с Платоном, Ларри раскрыл папку и указал веснушчатым пальцем на фамилию Эстерхази.

— Почему ты так думаешь? — спросил Платон.

— Больше я никого здесь не вижу. Разве что звонил еще кто-то, совсем уж со стороны, кого мы не знаем.

— А этого ты знаешь?

— Не знаю, — признался Ларри. — Но я так думаю, что его вообще никто не знает. Ты слышал — она сказала, что после разговора с ним Петя спрашивал про «Балчуг». Если я правильно понимаю, этот тип его в «Балчуг» и выманил. А там уже ждали.

— Фамилия липовая?

— Наверняка.

— Так, — согласился Платон, немного подумав. — Давай пока это оставим. Еще что-нибудь есть?

— Все может быть. Бабы. Петя по этой части всегда хромал. Помнишь собачий аттракцион? Он же тогда практически всех через себя пропустил. С другой стороны, Петя мог наследить по каким-нибудь старым делам. Но я боюсь, что его уцепил именно этот… как его… черт венгерский.

— Как полагаешь, с чем это может быть связано?

— Не знаю, — хмуро сказал Ларри. — Ей-богу, не знаю. Думаю, здесь что-то очень нехорошее. Ты, случайно, не в курсе, Кирсанов по СНК ничего не напортачил? Ты все знаешь, что он делал?

— Обычно Петя согласовывал… Но черт его знает. Хорошо бы документы посмотреть. Он где их держит?

С изучением документов надо было спешить. Вот-вот могла нагрянуть следственная группа.

Все бумаги по СНК обнаружились в сейфах у Марка. Цейтлин долго и шумно протестовал, требуя объяснить ему, что замышляют Платон и Ларри, рвался принять активное участие, но его отодвинули. Девочки Ларри за два часа сняли копии со всех необходимых бумаг. Ларри вызвал Федора Федоровича и углубился в изучение.

Оно затянулось далеко за полночь, но обнаружить ничего не удалось.

— Раз уж мы этим занялись, — сказал Федор Федорович, потирая лоб, — надо проверять до конца. Смотрите, Ларри. Если Кирсанова заказали из-за СНК, то наверняка есть что-то такое, про что знал только он. Тогда в этих бумагах ничего интересного для нас нет и быть не может.

Ларри кивнул в знак согласия и нажал на кнопку внутренней связи.

— Быстро найди мне Гольдина, — распорядился он. — В банке или дома.

Додик Гольдин командовал инфокаровским банком, через который проходили все операции СНК. Его привел Муса еще в ту пору, когда СНК существовал только в замыслах. Банковского образования у Гольдина не было, но он покорил всех тем, что в первые дни существования банка, когда компьютерами еще не обзавелись, а надо было выполнить срочное задание Платона, Додик послал водителя в магазин, приказал ему купить два десятка калькуляторов и засадил весь персонал за ночную работу. Такие пароксизмы исполнительности случались с ним и впоследствии, но в обычное время Гольдин предпочитал спокойный образ жизни, пейджеры постоянно терял, а от мобильного телефона отказывался, говоря, что банку это не по карману. Поэтому найти его в ту ночь не удалось.

Рабочий день в банке начинался в девять. Гольдин, нимало не подозревая, что его разыскивали чуть ли не до самого рассвета, появился около десяти, свежепостриженный и пахнущий одеколоном. Ему тут же сообщили, что звонили из секретариата Теишвили и просили срочно связаться.

Гольдин набрал номер Ларри.

— Мне срочно нужны все платежи по СНК, — сказал Ларри. — Все до единого. С момента создания.

— Два часа, — подумав, сказал Гольдин. — Мне понадобится два часа. А что? Что-то выяснилось про Петьку?

— Пока не знаю. — И Ларри бросил трубку.

— Привет, красавицы, — поздоровалась Ленка, входя в приемную Гольдина. — Где мои бумажки?

— У него, — кивнула в сторону кабинета пятидесятилетняя секретарша Гольдина. — Просил зайти.

Молодых девушек у себя в приемной Гольдин принципиально не терпел. Говорил — отвлекает от работы, что было чистой правдой, потому как слабость к женскому полу банкир имел немалую. Но обе интрижки, затеянные им сразу после открытия банка, неизвестно каким образом стали немедленно известны Ларри, и тот, дружелюбно улыбаясь — что многими воспринималось уже не просто серьезно, а суперсерьезно, — объявил при встрече: «Господин Гольдин у нас сильно устает. Или на работе или после работы. Вон какие круги под глазами. Береги себя, дорогой».

Этого было достаточно, чтобы Додик Гольдин немедленно перетряхнул штат, наняв вместо набранных спервоначалу красавиц записных крокодилов. На стороне, однако, он себе ни в чем не отказывал и последнее время подбивал клинья к Ленке.

Гольдин специально попридержал у себя затребованные Ларри бумаги, когда узнал, что за ними приедет Ленка. Несмотря на все опасения, от каждой встречи с ней Гольдин ждал какого-нибудь сдвига в затянувшейся игре. Он ждал ее не раньше чем минут через десять, и появление Ленки в приемной, обнаруженное по монитору, застало Гольдина врасплох.

Ленка вошла в кабинет раньше, чем банкир успел выйти из-за стола ей навстречу, и быстро преодолела расстояние между дверью и столом. Обычно Гольдин встречал ее у двери и предлагал посидеть на миниатюрном диванчике, пока он не закончит с какими-то там неотложными бумагами. Эту уловку Ленка раскусила еще при первом визите. Диванчик был очень мягким и удобным, садившийся на него тут же проваливался, и Гольдину, якобы сосредоточенно изучавшему важный документ, открывалась соблазнительная перспектива. Ленка ничего не имела против, наоборот — глядя на лоб банкира, покрывающийся капельками пота, и прекрасно понимая, что Додик сейчас переживает, она чувствовала, как внутри нее тоже поднимается теплая волна возбуждения. Но сегодня Ленка решила на диванчик не садиться, а вместо этого остановилась у подоконника и, глядя на поднимающегося из кресла Гольдина, сказала:

— Я за бумагами. Готово?

— Сейчас, сейчас, — засуетился Гольдин, засовывая платежки в папку. — Минуточку…

Ленка отвернулась и стала смотреть в окно. Она знала, что Гольдин только делает вид, будто очень торопится, а на самом деле он ощупывает ее глазами и пытается придумать какой-нибудь заход. Ну это его дело. Ленка уже лишила Гольдина обычного удовольствия, поэтому подойти к столу и начать разглядывать, как он мухлюет с засовыванием бумажек в полиэтиленовый презерватив, было бы просто неблагородно.

За окном был виден старый арбатский двор с двумя разломанными скамейками, валяющейся урной и грудой мусора посередине, на которой копошились голуби, ничуть не озабоченные гревшейся на солнце кошкой. В решетке окна торчал оставленный кем-то бумажный пакет, перевязанный бечевкой. В подворотне стоял мужик и, повернувшись к банку, с наслаждением мочился.

Ленка посмотрела на часики, еще раз взглянула на бесстыжего мужика, голубей и бумажный пакет, отвернулась и подошла к Гольдину.