отказался делать

операцию. Подумал обо мне, а не о том, как на мне заработать. Лучший коньяк и мое

почтение Вам, уважаемый доктор!

Спасибо израильскому врачу, завершившему операцию поздно вечером, а уже в

полседьмого утра явившемуся в мою палату. У него легкая рука, но когда меня

выписывали, доктор сказал, что благодарить надо не его, а мою жену, дни и ночи

276

находившуюся рядом. Которую не только не гнали из больницы, но даже подкармливали

добросердечные сестрички.

Спасибо моей дочери и зятю, на головы которых мы свалились нежданно на долгие

месяцы! Навсегда запомню, как она заплакала, увидев жалких, бредущих к выходу из Бен-Гуриона стариков…

И, наконец, спасибо прекрасному водителю, грузчику и просто другу, который два года

назад привез нас в Одессу, провел к консулу, объяснил ситуацию, и наши паспорта

украсила красивая израильская виза. Потому что без помощи главного раввина города

Херсона и Херсонской области Иосифа Вольфа, сидевшего за рулем, моя стремительная

эвакуация не состоялась. Шолом, Иосиф! Дай Бог счастья тебе и твоей семье!

===========

БЫТЬ УКРАИНКОЙ

Когда заходит речь об украинцах: не шпаны, натянувшей по случаю вышиванки и

ненавидящей всё русско-язычное, мне вспоминается сельская школа моей первой любви, когда, двадцатисемилетний, я возглавил большой педколлектив в тринадцать человек (!), и повел полторы сотни учащихся в бушующий океан Знаний, где только нас не хватало.

Понятовская восьмилетка, ты, может быть, лучшее, что было в моей

школьной жизни! Во всяком случае, те два пролетевших года я не забуду никогда.

Учителя были немолоды, а некоторые откровенно стары. Теперь я понимаю, как

встретили они экспансивного до́бра мо́лодца, навязанного райкомом партии и рушащего

устои привычной, размеренной жизни. Тем не менее, всё вокруг стало бурлить: немедленно рухнул (с помощью старшеклассников!) старый каменный забор, которому

было под сотню лет, грозивший обвалиться на умные головки алчущих знаний, и вместо

него появился новый металлический, ажурный. Был построен вместительный склад, где

средь нехитрого скарба школы прятался мотоцикл с коляской директора. В младшем

корпусе, располагавшемся неподалеку, забила струя — вы не поверите! — настоящего

водопровода, чего там не было от начала и до конца советской власти. А в школьном

дворе появились аккуратные дорожки из бетонных канальных плит, добытых после бесед

с начальником областного Укрводстроя, желавшим любым путем избавиться от общения с

назойливым директором, ловившем его везде, вплоть до уборной.

Мне очень хотелось украсить подворье розами, но учителя настойчиво

отговаривали: мол, разве что сутки они нас порадуют — их тут же растащат по домам

эстетствующие понятовцы. Но после беседы с учительницей биологии, скрепя сердце

одобрившей мой гениальный замысел, мы привезли розы, собрали учеников и показали

маленькое чудо: как теперь будут высаживаться цветы в родных пенатах. Сдирали с

верхней части саженца 10–15 см коры, метили это место быстро сохнущей эмалевой

краской, поясняя удивленным мелким, как теперь просто будет искать школьные цветы в

любом сельском доме. И что вы думаете — ни одной розы у нас не украли!

Так что можете представить себе, как ко мне относились селяне. Хвастать — так хвастать, скажу честно: меня там любили. И вот, прошла жизнь, а я, когда — никогда вспоминая те

дни, пытаюсь ответить на зряшный вопрос: а много ли бы я потерял, оставшись навсегда в

Понятовке? И потерял — или выиграл, живя с простыми надежными людьми, без всяких

интриг и подсиживаний, вне поля завистников, да еще на лоне чудной природы?

Моложе меня в этой школе были только супруги Чернышенко. Володя — учитель труда, и

Надя, заочница пединститута, молодая мать, воспитатель группы продленного дня.

Высокая, стройная, красивая. Говорила на украинском, но легко переходила на русский.

Мы часто разговаривали. Широко распахнутые глаза, улыбчивая, любила поэзию, знала

много стихов. Я почему-то относился к ней чуть насмешливо — наивная сельская девочка!

277

— но именно чуть. Восторженная натура, как говорят, дитя полей и лесов, она боготворила

отца и была любимой дочкой сама. Из хорошей украинской семьи. Не знаю, можно ль

назвать это дружбой, но вот взаимопонимание между нами было.

Возможно, обладала она повышенной эмпатией: чувствовала, что у меня не всё в

порядке; жил я в селе, жена — в городе. Иногда присылала по вечерам своего мужа с

домашней снедью: жареной рыбой или куском вареной курятины, что меня сильно

смущало.

В общем, были добрые и даже очень отношения, нет — нет, вовсе не то, что вы

подумали, и когда я убыл в долгое плавание по другим школам, она изредка появлялась на

моем горизонте. Со временем её семья покинула Понятовку, Надя долгие годы работала

завучем сельских школ, муж преподавал труд. Сегодня у них взрослые сыновья, оба

моряки, старший комсостав флота, есть внуки. — Но причем здесь украинцы, с которых я

начал свой рассказ? — спросите вы. Сейчас поясню.

Бывая в Херсоне, Надя изредка заскакивала ко мне. Изредка — это раз или два в год.

Рассказывала о себе, детях, интересовалась делами. Моей жене она нравилась, но

предпочитала приходить на работу, типа мимоходом. Никогда не предупреждала, возникала в кабинете, как улыбчивое светлое облако. При ее появлении, я откладывал все

дела, старался явить уважение, как говорится, старая дружба не ржавеет.

И вот как-то она приходит, разговариваем, секретарь принесла кофе. Прощаемся. А через

минуту она заходит с растерянным видом и говорит:

— Знаешь, совершенно забыла, я же пришла к тебе с важным вопросом! Ты работаешь

директором еврейской школы, наверное, в курсе дела… Я слышала, что тем, кто спасал во

время войны евреев, дают звание Праведник мира. Наверное, это и премии, и еще какие-то

привилегии…

— Зачем тебе это, Надя? — интересуюсь я.

— Да мама моя спасла одну девочку-еврейку,,

Пришлось объяснить, что получить Праведника трудно, практически, невозможно. Надо

документально доказать свое участие в спасении человеческих жизней, а это редко у кого

получается.

— Да пустяки, — легкомысличает она, — запросто докажем, только куда обращаться?

Позвонил директору благотворительного «Хеседа» Александру Вайнеру, сказал, что от

меня придет посетительница, дал ей адрес.

Уходит Надя, а у меня на сердце что-то тяжелое, вроде, как потерял себя частичку:

— Надя, Надя, милая украиночка, возвышенная Надюша, вот как оно в жизни бывает –

укатали Сивку крутые горки… Узнала, что можно поправить материальные дела, пользуясь нашим знакомством, станет теперь продвигать маму в Праведницы…

Между тем, с этой темой я уже не раз встречался. Немало людей интересовалось. Были

среди них и лица известные в городе. Как-то долго меня пытал краевед Вирлич, заглядывая в глаза в поисках единомышленника, делясь тем, как его близкие