Брови Хорвата поползли вверх.

– Простите?

– Вы ученый, доктор. Ваша жизненная философия – это объективность, верно?

– Более или менее, – согласился Хорват. – Хотя с тех пор, как я покинул лабораторию…

– Вы боролись за ассигнования. Даже будучи вовлеченным в политику, вы находили время, свободное от административных обязанностей, и помогали своим коллегам.

– Э… да. Спасибо. Немногие люди понимают это.

– Следовательно, ваше отношение к мошкитам должно быть таким же: объективным и далеким от политики. Но это не самый лучший курс для Империи. Ваши действия не отвечали бы требованию момента. С другой стороны, Его Величество знает, что Сэлли и я ставим Империю превыше всего. Нам внушали это с первого же дня после рождения. Мы не можем претендовать на научную объективность там, где затрагиваются интересы Империи. – Если это не пригладит его перья – черт с ним!

Однако, это подействовало. Конечно, Хорват не развеселился и явно не отказался от попыток получить место в комиссии, но он улыбнулся и пожелал Роду и Сэлли счастья. Род счел себя свободным и вернулся к Сэлли с чувством выполненного долга.

– Не могли бы мы сказать мошкитам хотя бы до свиданья? – умоляюще спросила Сэлли. – Род, не могли бы вы убедить его?

Род беспомощно взглянул на адмирала.

– Моя леди, – сурово сказал Кутузов, – я не хочу обманывать вас. Когда мошкиты прибудут на Новую Шотландию, ими займетесь вы, а не я, и вы будете говорить мне, что нужно с ними делать. Но пока этого не случилось, мошкиты под моей ответственностью, и я не собираюсь менять условий их содержания. Доктор Харди может передать им любое послание.

Что бы он сделал, если бы Род и я приказали ему пропустить нас к ним? – подумала она. – Как члены комиссии. Нет, это вызвало бы скандал, а Род, кажется, считает адмирала полезным человеком. Случись это, они никогда бы не смогли работать вместе. Кроме того, Род может и не сделать этого, даже если я попрошу его.

– Дело в том, что эти мошкиты не такие уж и друзья, – напомнил ей Харди. – Они так мало контактировали с людьми, что я почти не знаю их. Уверен, что все изменится, когда мы прибудем на Новую Шотландию, – Харди улыбнулся и сменил тему. – Я уверен, что вы сдержите свое обещание и подождете с женитьбой до возвращения «Ленина».

– Но я хочу, чтобы нас обвенчали вы, – быстро сказала Сэлли. – Мы будем ждать вас!

– Спасибо, – Харди собирался сказать что-то еще, но тут кают-кампанию пересек Келли и отсалютовал Роду.

– Капитан, я перенес ваши вещи и вещи леди Сэлли на «Гермес». Они просят поторопиться.

– Келли – это моя совесть, – улыбнулся Род. – Но он прав, Сэлли. Нам пора, – он глубоко вздохнул. – После такого обеда тяжело будет оказаться при трех g.

– Я тоже должен идти, – сказал Кутузов и неловко улыбнулся. – Прощайте, леди. И вы тоже, капитан. Желаю удачи. Вы были хорошим офицером.

– Почему… Спасибо, сэр, – Род обвел взглядом кают-кампанию и заметил Бари, пересекавшего комнату. – Келли, адмирал принимает ответственность за Его Превосходительство…

– С вашего разрешения, канонир Келли продолжит командовать звездными пехотинцами, несущими охрану, – сказал Кутузов.

– Конечно, сэр. Келли, будьте чертовски осторожны, когда вернетесь на Новую Шотландию. Он может попытаться бежать. Понятия не имею, что он задумал, но приказ достаточно ясен, и мы должны продолжать его охрану. Он может попытаться подкупить одного из ваших людей…

Келли фыркнул.

– Лучше бы ему не пробовать.

– Да. Что ж, до свидания, Келли. Не давайте Набилу всадить вам кинжал в бок. Я хочу, чтобы вы были со мной на Новой Шотландии.

– Да, сэр. И будьте осторожны, капитан. Маркиз убьет меня, если с вами что-то случится. Он сказал это, прежде чем мы покинули Круцис Корт.

Кутузов громко откашлялся.

– Наши гости должны срочно покинуть нас, – объявил он. – Поздравим их еще раз.

Род и Сэлли вышли из кают-кампании, сопровождаемые криками, среди которых были и пьяные. Прием, похоже, заканчивался.

Курьерский корабль «Гермес» был очень мал. Его жилое пространство было не более, чем на катере «Мак-Артура», хотя по размерам он был гораздо больше. За системами жизнеобеспечения находились баки с топливом, двигатели и узкие, но вполне проходимые лазы. С трудом преодолев их, они оказались внутри.

Занятий на крошечном суденышке было мало, к тому же высокое ускорение делало реальную работу практически невозможной. Помощник хирурга наблюдал за пассажирами и течение восьми часов, чтобы убедиться в их возможности переносить ускорение, а затем одобрил просьбу Рода увеличить его до 3,5 g. При таком весе самым лучшим было спать и ограничить умственную деятельность до минимально необходимых переговоров.

Когда они достигли точки Олдерсона, Глаз Мурчисона был огромной звездой позади, а мгновением позже превратился в яркую красную звезду на фоне Угольного Мешка. И в этом глазу была маленькая желтая мошка.

Они перебрались на борт посадочной шлюпки сразу же после того, как «Гермес» вышел на орбиту вокруг Новой Шотландии. Сэлли едва успела попрощаться с экипажем курьера.

– ПОСТОРОННИМ ПОКИНУТЬ ПОСАДОЧНУЮ ШЛЮПКУ. ПАССАЖИРАМ ПРИГОТОВИТЬСЯ К ВХОЖДЕНИЮ В АТМОСФЕРУ.

Воздушный шлюз, щелкнув, закрылся.

– Готовы, сэр, – спросил пилот.

– Да…

Двигатели заработали. Посадка была не слишком гладкой – пилот очень торопился. Когда они оказались над городом, скорость была еще слишком велика, и пилоту пришлось сделать два круга, прежде чем лодка затормозилась, зависла, а затем опустилась на посадочную площадку на крыше Адмиралтейства.

– Дядя Бен здесь! – воскликнула Сэлли, бросаясь вперед, чтобы оказаться в его объятиях.

Бенджамину Брайту Фаулеру было восемьдесят стандартных лет, и он выглядел на все эти годы. До введения регенерационной терапии ему можно было дать лет пятьдесят и предположить, что он находится в самом расцвете своего интеллекта. Последнее предположение было действительно верным.

Он имел 174 сантиметра и вес – девяносто килограммов – полный, невысокий человек, почти лысый, с бахромой темных седеющих волос вокруг сверкающего купола. Он никогда не надевал шляпу, за исключением холодной погоды, поскольку обычно забывал о ней.

Сенатор Фаулер был одет довольно странно: мешковатые брюки, опускающиеся на мягкие кожаные ботинки, и изрядно поношенное пальто из верблюжьей шерсти, опускающееся до колен. Одежда его была очень дорогой, однако, никогда не имела за собой должного ухода. Его мечтательные глаза, которые часто слезились, и взъерошенный вид не отнимали у его облика внушительности, и политические противники не однажды ошибались, делая вывод о его способностях по внешнему виду. Временами, когда случай был достаточно важным, он позволял своему камердинеру подобрать ему одежду, и тогда, по крайней мере несколько часов, выглядел соответственно: в конце концов, он был одним из могущественнейших людей Империи. Впрочем, как правило, он надевал первую вещь, которую находил в своем гардеробе, а с тех пор, как запретил слугам выкидывать то, что ему нравилось, часто носил старые вещи.