Он расправляет плечи. Раскидывает в стороны руки с длинными пальцами. Потом снова соединяет их.

— Я могу предложить всем вам этот дар. Вы вправе принять его или нет, но все ваше будущее в этих руках. Это трудный выбор, но ты должен совершить его.

— Почему именно я?

— Потому что ты посланец Церкви. Между мной и вами не было войны, но вы вели себя, как вражеское войско. Теперь ты можешь принести извинения и заключить мир.

— У меня нет такой власти.

— Она есть у каждого из вас. Многие уже решили последовать за нами и живут счастливые в городе, который вы хотите разрушить.

— Я не…

— Тебе знаком концепт коллективной ответственности? Конечно знаком.

Я молчу долгое время, прежде чем ответить ему:

— Я могу решать только за самого себя.

— Хорошо, мне хватит и этого. Решай.

— Я не останусь ни с тобой, ни с церковью. Я выберу третий путь.

— Третьего пути не существует.

Я улыбаюсь. Протягиваю правую руку и сжимаю ладонь Алессии в своей.

— Ты ошибаешься, Легион. Когда оба пути ошибочны, ты должен выбрать третий. И если его нет, то должен его создать. А теперь позволь объявить тебе мое решение.

Мы долго идем, пока не доходим до места, откуда было видно море, — в старый порт. Чтобы добраться сюда, мы идем по каналам, которые когда-то были водными дорогами города. Снова начинает падать снег, хотя и не очень густой. По дороге нам не встречается никаких особенных препятствий. Время от времени я оборачиваюсь, но не так часто, как можно было бы предположить.

Меня сопровождает в пути много людей. Они рядом со мной. Некоторые из них настоящие люди, в том смысле, что они сделаны из плоти и крови, другие без тел, но от этого не менее живые. Один из них — Альберто. Он извинился за то, что не может помочь мне нести мой груз, но, во всяком случае, помогает облегчить путь, рассказывая различные истории о привидениях и таинственных уголках Венеции, которые мне, к сожалению, не довелось увидеть.

А еще Алессия.

Алессия, моя Алессия, легко, как во сне, то обретает плоть, то снова становится бестелесной. Иногда мне удается коснуться ее руки, а иногда мои пальцы проходят сквозь что-то, похожее на уплотненный и слегка наэлектризованный воздух. Ее слова я иногда улавливаю на слух, но чаще они звучат в моей голове, ясно как во сне.

Да и вообще весь этот поход средь бела дня, в окружении мертвецов и призраков, как и живых существ, которые не препятствуют моему выбору, несмотря на то, что он может нести в себе угрозу и для них, похож на сон.

Темные силы Патриарха поддерживают в них жизнь, как и во мне самом на протяжении всех этих дней. Я продолжаю дышать этим ядовитым воздухом. Не испытываю ни холода, ни голода. Неужели у нас и впрямь теперь нетленные тела, как тело Христа после воскрешения? Я не знаю. Еще не пришло время для теологических размышлений. Сейчас время, чтобы жить, чтобы двигаться, чтобы спрятать от людского безумия те странные семена, что я нашел в этом городе. К тому же, защита Патриарха небезгранична. Когда я отойду на большое расстояние от Венеции, мне снова придется рассчитывать лишь на свои силы. Передвигаться по ночам. Дышать через маску. Искать еду. Шансы на то, что мне удастся дойти до Рима, минимальны. И все же, в глубине души, там, где и должны, по идее, гнездиться самые сильные страхи и надежды, во мне живет уверенность, что я смогу это сделать.

У меня нет сомнений.

Мы пришли сюда, чтобы попрощаться с теми, кто уезжает. Паруса кораблей, которые повезут их прочь, уже видны на горизонте — два белых треугольника, точно плавники акулы.

Людей, которые решили уехать, около сотни. Почти все из них живые. У них нет никакого багажа, только их тела. У других нет и того. Мужчины, женщины, старики и дети. Последние очень спокойные, тихие.

Алессия легко шагает рядом со мной. Кромка ее длинного голубого платья волочится по обледеневшему песку, но не становится грязной. Она не уедет с остальными, которые направляются в безопасное место, по другую сторону моря. Она готова разделить со мной риск того, что миссия не удастся, оставшись в Венеции, в этом странном городе, где одна из самых древних догм моей церкви — Сообщество живых и мертвых — чудесным образом оказалась реализованной. Но в некотором смысле она и отправляется вместе со мной. Ее присутствие будет со мной в течение всего пути, как и благословение Патриарха, которое поможет благополучно обойти всех адских созданий, населяющих тьму.

Она оставила на мне свой знак.

Даже если бы мне пришлось идти по долине смертной тени, я не убоялся бы никакого зла.

Корабли уже близко. Те, кто должен подняться на них, выстраиваются в две организованные очереди. Алессия среди них, и для каждого у нее припасено слово ободрения или улыбка.

Я оборачиваюсь. Венеция, царица берега в былые времена, теперь, когда вода отошла, кажется взъерошенным пучком башен. Это колокольни. Когда-то они были символом христианской верности, а теперь превратились в прибежища летучих мышей и прочих существ, которые, как только я уйду отсюда, снова будут свободно сновать туда-сюда по калле и по высохшим каналам. Это новый и странный мир, который отчасти — но лишь отчасти — открылся мне. Мир, в котором само определение жизни — это открытый вопрос. Я узнал здесь куда больше, чем мой ум способен обработать. Я еще поразмыслю об этом во время путешествия.

Первое, что я должен сделать, моя первая миссия, если использовать термин, который был так дорог Дюрану, — понять, что произошло. Прежде всего, являюсь ли я все еще священнослужителем Римской католической Церкви. Церкви настолько сильной, что она смогла выжить и после конца света, но которая, возможно, не имеет больше смысла в этом новом мире, в котором меня воскресили Венеция и ее Патриарх. Невероятно, но в моих недостойных и слабых руках оружие, которое может объявить триумф или поражение моей Церкви. Какая огромная, абсурдная ответственность. Ни одному человеческому персонажу Ветхого или Нового Завета не была пожалована подобная власть.

Поэтому я решил, что мое путешествие должно длиться как можно больше времени. Чтобы дать мне время понять, и только когда я все пойму, — принять решение.

Выходя из крипты Патриарха, я совершил мой последний ритуал в качестве римского священнослужителя. Я склонился над растерзанным телом Поля Венцеля. На разбитых губах сержанта навсегда застыла саркастическая усмешка. Как будто смерть — это такое дело, которое не стоит воспринимать всерьез.

Я закрыл ему глаза, большим пальцем начертил крест на лбу, припорошенном льдом, и произнес нужные слова:

— Этим святым елеем и своим милосердием да поможет тебе Господь милостью Святого Духа освободиться от грехов, освободит тебя и утешит в доброте своей.