И пусть Аня понимала, почему так, понимала, что ни злиться, ни обижаться ей не на что, встреча с Илоной, пусть даже такая — мельком, убила настроение.

Следя взглядом за тем, как в окне машины мелькают здания, фонари, перекрестки, Аня пыталась научиться воспринимать все философски, убедить себя, что абсолютно ничего сверхестественного не случилось, да и стоило бы радоваться, он ведь… Даже не подошел. Кивнул просто, а остался с ней… Но это не помогало, потому что перед носом снова выросла истина, которую сколько ни загоняй на задворки, не перестанет существовать.

Аня — не Илона. И приблизительно не она. И даже если когда-то станет… Чем-то подобным… Чем-то подходящим для Высоцкого… То через много лет. Может, пять. А может и все десять. Которых у нее нет. Которые он проведет с другой… Или другими…

Ведь «приятно слушать» — это объективно мало. Для нее — достаточно. А для него — ни о чем.

— Все хорошо? — Корней нарушил тишину уже когда они поднимались в лифте.

Аня, стоявшая понурив голову, встрепенулась, глянула на него мельком, кивнула.

— Да. Все хорошо. Спасибо. Просто устала…

И бесстыже соврала, совершенно об этом не жалея. Потому что ни выяснять права не имела, ни даже высказать свои сомнения. Курам на смех ведь. И ему на смех тоже…

Стояла за мужской спиной, когда он открывал квартиру, послушно вошла первой, когда пропустил…

Немного отступила от входа, чтобы он мог спокойно замкнуть дверь, до сих пор непослушными пальцами пыталась расстегнуть пуговицы на пальто…

Вздрогнула, когда мужские пальцы в очередной раз за вечер тяжестью легли на ворот…

— Снять помогу. Спокойно стой.

Корней прокомментировал, а Аня непроизвольно закусила губу, сдерживая вдруг родившийся в горле отчаянный стон. Ну нельзя ведь так близко к сердцу принимать каждое проявление обычной вежливости. Нельзя. Но как перестать-то?

Позволила снять верхнюю одежду с плеч…

Слышала стук вешалок, шорох одежды. Поняла, что свое пальто он тоже снял…

И с удовольствием садистки ждала, что обойдет ее, бросит «спокойной ночи», не глядя, разблокирует на ходу телефон, тут же наберет кого-то… И она не усомнится — Илону. Побудет дома какое-то время, а потом уедет, ничего не сказав. Сделает поистине незабываемый подарок на День рождения. Хотя… Она ведь сказала, что не любит этот день. Так почему бы не добавить еще один повод для этой нелюбви?

Но этого не происходит.

Она продолжает стоять спиной, а он — за ней. Молча, не шевелясь, судя по всему, глядя в затылок…

— Сказать ничего не хочешь? — наконец-то спрашивает. Наверняка видит, что девичьи плечи поднимаются при глубоком вдохе… И опускаются при шумном выдохе. Она оборачивается, вскидывает взгляд, смотрит прямо и честно в его глаза.

Губами говорит уверенное:

— Нет, — а взглядом кричит «да».

— А сделать? — наверняка знает, что реагируя на простой, казалось бы, вопрос, у нее учащается пульс… И снова. Губами:

— Нет, — а взглядом «да».

И по всем сказочным канонам самое время ему сказать и сделать за двоих, но…

Они не в сказке.

Поэтому Корней кивает, смотрит несколько секунд на пол между ними. Ровно по центру. Ровно туда, куда кто-то один должен сделать шаг. Потом же снова на нее, произносит:

— Тогда доброй ночи, Аня. Не забудь завтра, задувая свечку, загадать желание. Это ведь так по-твоему работает, правда?

Это не было произнесено язвительно, но Ане становится невыносимо горько.

Он же обходит "помеху", расстегивая на ходу пиджак, бросает его на диван, чтобы через несколько секунд скрыться в своей спальне.

— Алло, ба…

— Алло… Нюта… Именинница… С Днем рождения тебя, девочка моя…

Зинаида произнесла с придыханием, Аня же не смогла сдержать улыбку.

Соскочила с кровати, проходя мимо ростового зеркала притормозила, окинула себя взглядом…

Не выглядела ни несчастной, ни чрезмерно счастливой, ни изменившейся.

Хотя, наверное, глупо было ждать кардинальных изменений, которые должны были произойти вместе с боем курантов, разделявшим день, когда ей еще девятнадцать, и день, когда уже целых двадцать.

Как Высоцкий сказал вчера вечером прежде, чем уйти к себе, работает это не так. А как… Аня понимала только в теории, на практику смелости не хватало.

— Спасибо, ба… Спасибо… Ну чего ты! Ба! Ну не плачь! Ба!

Аня слушала бабушкины поздравления, продолжая улыбаться, обходя зеркало и направляясь уже в ванную. Наверное, было бы неплохо понежиться в честь праздника в постели, помечтать немного о том, каким этот день мог бы быть… Но на это не было ни времени, ни желания. Сегодня ведь, как всегда, пары. А потом в ССК. А потом… В кино с попкорном, как и хотелось.

И в отличие от вчерашнего вечера, который закончился довольно горько, сегодня почему-то он не отдается болью. Почему так — Аня не знала, но будто предчувствовала… Что-то сладкое.

Только бабушка расчувствовалась до слез, желая всего на свете и побольше, поэтому пришлось останавливаться посреди ванной, делать большие глаза, которые она все равно не увидела бы и требовать, на самом деле не чувствуя ни грамма раздражения из-за этих внезапных слез. Они же искренние. И они же о счастье на самом-то деле…

— Не плачу, Нют. Не плачу… Вот уже почти совсем не плачу… — Зинаида послушно тут же попыталась успокоиться, чем вызвала у внучки очередную улыбку. — Ты что сегодня делать-то будешь, ребенок? Хотя бы с Танюшей на тортик сходите куда-то? Мне так жалко, что я не с тобой сегодня… Так жалко, Нют…

— Не волнуйся, ба. Схожу. Отпраздную. А завтра к тебе приеду — и еще один тортик съедим, да? Ты не расстраивайся, главное. В этом году так, а в следующем…

— Да, Ань. Да. Наверстаем… Поверить не могу… Взрослая совсем… Двадцать… А вчера же только…

— Ну ба-а-а…

Аня снова услышала, что бабушкин голос меняется, протянула вроде как смущенно, а на самом деле улыбнулась шире, глядя в новое зеркало — уже в ванной… И снова никаких бросающихся в глаза изменений.

— Все, Ань. Все. Я спокойна.

Глаза такие же. Нос такой же. Губы такие же. Волосы те же. Вот только зеркало другое… В другой комнате… В другом доме… И за дверью человек, которого в прошлом году в этот же день не знала даже…

И столько сложностей принесло это знакомство. Но ведь и счастья много. Пусть такого — всегда с горчинкой, но…

— Я Анфисе скажу, когда позвонит, чтобы тебя не тревожила… Пары ведь, работа… Чтобы тебе убегать на разговоры не пришлось, хорошо?

Бабушка говорила осторожно, а сама Аня следила за тем, как улыбка на губах преображается — делается немного похожей на улыбку «по-Высоцки». Ироничную, а то и саркастичную. Но при этом тон остается прежним и Аня без проблем выпускает через губы легкое: