– Ни под каким видом, Марсел, – сказала ему мать. – Если они хотят ее купить, то лишь потому, что она принесет им больше прибыли, чем приносит сейчас; закажем исследование рентабельности курорта, но продавать ни в коем случае не будем.

Десять лет назад, в год рождения внука Сержи, Элизенда превратилась в мажоритарного акционера Тука-Негры, и с того момента станция неуклонно развивалась. Деятельность ее сына в качестве нового акционера, введенного в совет директоров в ущерб шведским партнерам из корпорации «Фролунд-Пиренеерна», вылилась в резкое увеличение черных и экстремальных кольцевых трасс, представлявших собой совершенно исключительное предложение в сфере горнолыжного спорта, да еще и в таком красивом месте, куда все, кто хоть раз там побывал, стремились вернуться. Помимо этого, горнолыжный курорт располагал обширнейшей семейной зоной с пологими трассами и прекрасным обслуживанием. Владельцам оставалось лишь следить за погодой и вовремя ставить свечки соответствующим святым, и люди валом валили на Тука-Негру, в результате чего продажи спортивного инвентаря «Бруспорт» взлетели до небес, а вместе с ними рос престиж дизайна марки, эталона элегантности в сфере спорта. Одежда «Бруспорт» стала престижным мировым брендом. Янник Ноа носит «Бруспорт». Стефан Эдберг и «Бруспорт» – непревзойденная парочка. (Разработчики долгие часы размышляли о том, не лучше ли подойдет эпитет «неразлучный», намекающий на кольца логотипа «Бруспорт», но в конечном счете остановились на «непревзойденный». И действительно, «неразлучный» заключает в себе момент личной воли, который может привести к мысли о том, что Эдберг объединился с «Бруспортом» и они делают все, что им заблагорассудится. А «непревзойденный» наводит на мысль о том, что всякий, кто купит рубашку «Бруспорт» с двумя магическими кольцами, станет победителем во всем: в спорте, в жизни, в третьем, определяющем сете. И поскольку сеньора Элизенда сказала да, вы меня убедили, победило прилагательное «непревзойденный».)

– Я бы заехал в Валь-де-Прудом, – бросил Марсел уже на выходе.

– Как поживает Мерче?

– Да что-то неважно. Женские проблемы, а тут еще и грипп подхватила.

– Почему именно Валь-де-Прудом?

– Ходят слухи о продаже.

– Что ж, съезди, но ничего не предпринимай, не посоветовавшись со мной.

– Да, мама.

Он взял плащ и бесшумно прикрыл дверь, не дожидаясь, пока подойдет Сьо, которая с каждым днем заметно дряхлела. Он забыл поцеловать мать, поскольку ему хотелось как можно быстрее одолеть этот чертов путь в Барселону. Когда она наконец решится оставить этот проклятый дом в Торене, я, наверное, уже буду на пенсии.

Итак, Марсел находился в Страсбурге, в отеле, демонстрируя свой пенис проститутке, которая была похожа на королеву из волшебной сказки, но при этом в совершенстве владела техникой непревзойденных отсосов, непревзойденных, как парочка «Бруспорт» и Эдберг, и он знал, что сейчас произойдет, потому что по-другому быть не могло. И действительно, в самый разгар фелляции зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Это я. Ты где?

– Я? Как ты, девочка моя?

– Ох! Мне тоскливо. Звоню тебе, потому что хотела услышать твой голос и…

Пенис стал увядать, и королева из Страсбурга прореагировала на это с присущим ей профессионализмом, в то время как Марсел говорил в трубку, что совещание продлилось гораздо дольше запланированного. Позвони маме и скажи ей, чтобы она не беспокоилась по поводу Валь-де-Прудом. Нам это неинтересно.

– А как ты, Марсел?

– Я хорошо. Почему ты спрашиваешь?

– Не знаю, у тебя голос дрожит. Что с тобой?

– Со мной?

Движением руки он отстранил королеву Эльзаса. Возможно, он сделал это слишком резко. Во всяком случае, она сказала эй, дружок, нельзя поосторожнее? Раздраженным тоном и по-французски с немецким акцентом.

– Что происходит? Кто это?

– Кого ты имеешь в виду?

– Того, кто сказал не знаю что.

– Я ничего не слышал. Видимо, это помехи на линии.

Мерче бросила трубку. Не дала ему возможности хоть как-то приукрасить свое вранье. Он аккуратно положил трубку на аппарат, думая, что в последнее время он что-то слишком часто попадает впросак. Между тем помеха на линии снова взялась за его член, и он, не контролируя себя, неожиданно залепил ей пощечину, от которой она в полном ошеломлении застыла с открытым ртом.

– Tu est un con.

– Et toi une conne.

Помеха поднялась, красная от гнева и пощечины, быстро оделась и схватила сумочку. Но Марсел встал между ней и дверью.

– Если ты до меня дотронешься, я вызову полицию. – По-французски.

– Если ты кого-нибудь позовешь, я переломаю тебе ноги. Déshabille-toi. Давай!

Марсел вел себя как дикарь. Даже хуже. Пару раз он ее ударил и ни разу не проявил никакой нежности, даже не пытался притворяться. Когда все закончилось, он знал, что самое трудное – это не завтрашнее совещание, а возвращение домой с повинной головой; он долго размышлял над тем, какую стратегию избрать, однако так и не пришел ни к какому конкретному решению; вернувшись домой, он обнаружил на столе записку, в которой говорилось мы с Сержи у мамы. Не звони мне. У меня уже нет температуры. Наверняка это ты вызывал ее у меня.

«Вот чертова баба, – подумал он. – Двенадцать лет брака, сын восьми или десяти лет, множество приключений без всяких последствий, и вот на тебе, эта злосчастная бабенка заявляет стоп, чувак, конец браку. Это уже слишком».

Восстановление отношений потребовало поистине филигранной работы лично сеньоры Элизенды. Она сумела избежать скандала, пересудов, сумела избежать, чтобы об этом узнала Мамен Велес де Тена, добилась того, чтобы ее сватья (из Сентельес-Англезола, состоящих в родстве с Кардона-Англезола по линии Англезола, и из Эриль де Сентменат, поскольку мать матери – дочь Эдуардо Эриля де Сентмената, с третьей годовщиной самоубийства которого, спровоцированного – теперь уже точно известно – в равной степени денежными и сердечными причинами, совпала вспышка матримониального кризиса Мерче) вмешалась в ситуацию и убедила дочь вернуться с ребенком к супружескому очагу. Начиная с этого времени, с февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго года, Мерче перестала улыбаться, установила в доме отдельные кровати и вознамерилась никогда больше не разговаривать ни с мужем, ни со свекровью. Характер Марсела совсем испортился, прокис, как йогурт, и он взял за привычку обвинять во всем всех вокруг, даже когда просто выпадало мало снега или порывистый западный ветер разрушал черные трассы высокогорья. И все по вине неверно истолкованной помехи на телефонной линии, просто невероятно!

Когда все вернулось в привычное русло, Элизенда Вилабру вызвала сына в Торену и дала ему инструкции по организации супружеской жизни. После долгой беседы, во время которой она изложила правила поведения, а он не посмел вставить ни одного возражения, после того, как она многократно повторила скучные азбучные истины, Марсел Вилабру не выдержал, перешел в атаку и хриплым от гнева голосом заявил что ж, пользуясь благоприятным моментом, хотел бы поговорить с тобой о той одержимости, с какой ты добиваешься канонизации этого твоего всезнайки.