И как, скажите на милость, поддерживать покой и порядок среди столь могучих созданий, будь ты хоть трижды принц? Решительно невозможно! Пугающая перспектива.

Я повернулся и вышел из комнаты.

Наверху Сибель играла на пианино. Наверное, в студии. Должно быть, у Бенджи перерыв в вещании. Умиротворяющая мелодия. Я всем существом внимал ей, слышал со всех углов и закоулков этого великого и прекрасного дома тихие, мирные голоса.

Но как же я устал, смертельно устал! Очень хотелось увидеть Роуз и Виктора, но сначала надо было поговорить с Мариусом.

Я отыскал его в библиотеке, совсем не похожей на ту, которую успел уже полюбить сам – куда как более пыльной и загроможденной. Она располагалась в среднем из трех особняков и была битком забита картами, глобусами и стопками газет и журналов. Книг тоже хватало – до самого потолка. Мариус сидел за потертым и залитым чернилами старинным дубовым столом, с головой уйдя в какой-то огромный том про историю Индии и санскрит.

Сегодня он облачился в длинный балахон до пят, в излюбленном Сетом и Фаридом стиле, только из темно-красного бархата. Понятия не имею, где он его нашел, но это ведь типичный Мариус, до мозга костей. Длинные густые волосы свободно струились по плечам. Тут, под этой крышей, не требовалось никакой маскировки, никаких уступок нормам современного мира.

– О да, они знали толк в одежде, – сказал он мне. – Не представляю, зачем я вообще мучился с этими варварскими выдумками.

Он говорил сейчас как типичный римлянин. Под варварскими выдумками подразумевались штаны.

– Послушай, – сказал я, – Виктора с Роуз надо причастить Крови. Надеюсь, это сделаешь ты. У меня есть на этот счет свои соображения, но что ты сам-то скажешь?

– Я уже говорил с ними, – ответил он. – Польщен и буду рад. Им я уже сказал.

У меня словно гора с плеч упала.

Я плюхнулся в кресло напротив него – широкое резное кресло в стиле Возрождения, такие, верно, любил Генрих Восьмой. Скрипучее, но удобное. Постепенно я начал замечать, что вся комната выдержана более-менее в тюдоровском стиле. Окон здесь не было, но Арман создал эффект окон, разместив по стенам массивные зеркала в золотых оправах, да и камин был типично тюдоровский: с черными завитушками и тяжелыми железными подставками под дрова. Потолок перечеркивали черные балки. Арман всегда был гением стилизации.

– Выходит, остался один вопрос – когда, – вздохнул я.

– Уж верно, ты не захочешь причащать их, пока не будет принято хоть какое-то решение насчет Голоса. Нам всем бы надо снова собраться, а? Как только захочешь.

– Ты мыслишь терминами римского сената, – заметил я.

– Но почему он сейчас не в моей или в твоей голове? – озабоченно спросил Мариус. – Почему он притих? Я бы решил, что он отправился наказывать Рошаманда с Бенедиктом, так нет же.

– Он у меня в голове, Мариус, – ответил я. – Я его чувствую. Я всегда знал, когда он пропадал и исчезал. Но сейчас знаю, что он здесь. Это как если тебе прижали палец к голове, щеке или уху. Он здесь.

На лице Мариуса отразилось сперва раздражение, а потом неприкрытая злость.

– Зато он прекратил безжалостные интриги там вот, а это главное.

Я повел рукой, указывая на улицы перед домом, где по-прежнему толпился молодняк, да и на весь мир, раскинувшийся на запад, восток, север и юг.

– Подозреваю, нет толку писать тебе записки на бумаге, – вздохнул Мариус, – все равно он их прочтет твоими глазами. Но зачем принимать в наши ряды юную парочку, пока мы не удостоверимся, что эта тварь не намерена истребить все племя?

– Он никогда этого не хотел, – возразил я. – Да окончательное решение и все равно невозможно, пока он жив. Даже в самом подходящем носителе он все равно может строить планы, путешествовать из разума в разум и подстрекать. Я вижу тут лишь один-единственный выход.

– И какой же?

– Чтобы он получил гораздо более широкое поле зрения, неизмеримо большую задачу и цель, которые бы заняли целиком и полностью.

– А сам-то он этого хочет? – усомнился Мариус. – Или ты просто размечтался? Ты ведь романтик, Лестат. О, я знаю, тебе нравится воображать себя таким крутым, таким прагматиком. Но ты романтик и всегда был романтиком. А Голос, скорее всего, хочет жертвенного агнца, идеального вампира-носителя, древнего и могучего, с полностью функционирующим мозгом, которым он овладеет и будет беспощадно использовать, постепенно стирая личность самого носителя. Рошаманд был как раз из таких, только ему не хватило злобности и глупости…

– Да, в этом есть смысл, – перебил я. – Но я устал. Хочу вернуться в то маленькое убежище, что обрел в соседнем здании.

– Арман называет это французской библиотекой.

– Да-да, именно там. Место – как для меня делалось, идеальней не придумаешь. Мне надо отдохнуть. Подумать. Но ты причащай Роуз с Виктором – в любое время, как пожелаешь. Я бы даже сказал – чем скорее, тем лучше. Не жди, не жди никаких решений, возможно, их и не будет никогда. Возьми, да и сделай – и пусть они станут сильными, решительными, наделенными даром телепатии. Ты как никто умеешь дать нужные наставления, так что я предоставляю это все тебе.

– А если я захочу сопроводить это небольшой церемонией?

– Почему бы и нет?

Мне вспомнилось, как Арман описывал процедуру своего обращения: Мариус привел его в расписной зал в своем венецианском дворце и там провел обряд под полыхающими разноцветьем красок фресками, предложив ему кровь, точно святое причастие, и сопроводив церемонию самыми уместными словами. До чего же отличалось все это от собственного моего превращения, во время которого безжалостный Магнус, ставший теперь мудрым призраком, но в те времена бывший всего лишь несчастным и злобным вампиром, нещадно терзал меня.

Я заставил себя остановиться, не вспоминать. По выражению смертных, я устал до мозга костей. Я поднялся было, чтобы уйти, но вдруг замер.

– Если теперь мы – единый народ. Если нам суждено стать истинным братством, то надо бы разработать собственные церемонии, ритуалы и обряды – окружить атмосферой торжественности вхождение в наши ряды новых членов. Так что сделай все, как тебе пожелается, и пусть это станет прецедентом, образцом на будущее.

Мариус улыбнулся.

– Тогда позволь мне с самого начала ввести одно новшество. Я проведу обряд вместе с Пандорой – она примерно одного возраста со мной и тоже очень искусна в создании новых вампиров. Мы с ней разделим процесс создания на двоих, так что мои дары пойдут как Роуз, так и Виктору, и ее дары также распространятся на них обоих. Видишь ли, сам по себе я не мог бы одновременно причастить Крови обоих, не потеряв в качестве создания.

– Конечно, – согласился я. – Как пожелаешь. Всецело на твое усмотрение.

– Таким образом мы сможем свершить ритуал с должным достоинством и изяществом – для двоих сразу.