Я лишь согласно кивал. Больше всего на свете мне сейчас хотелось молчать и слушать. Виктор рассказывал прямо и бесхитростно, однако манерами речи напоминал человека куда старше, чем был на самом деле. Он ведь почти никогда не общался с обычными детьми, да и со смертными в целом – мать и Фарид сами воспитывали и учили его. Когда Виктору исполнилось двенадцать, Сет начал давать ему уроки истории и искусствоведения. Затем последовало несколько мучительных лет в Оксфорде – он поступил туда рано, как ребенок-вундеркинд, и безуспешно старался там слиться с толпой других смертных, полюбить и понять их, узнать их поближе.

– Я никогда не боялся ни единого вампира, – объяснил он, – пока этот самый Рошаманд не вломился к нам через стенку. Ну, то есть я и с ним знал, что он меня не убьет, во всяком случае, сразу – как и Бенедикт. Тот вообще добрый, как Сет с Фаридом.

Голос молчал. Я остро чувствовал, что он вбирает каждое слово Виктора.

– Когда я поджег в ванной полотенца и подсунул их под дверь, Бенедикт сразу же ко мне примчался. Простейшая уловка. Он от испуга совсем голову потерял, он ведь и вообще умом не блещет. Я с самого детства понял, что бессмертные вовсе не всегда очень уж умны, ловки или талантливы. Они развивают свои дарования в течение многих веков. Бенедикт, он очень доверчивый. До Фарида или моей матери ему далеко. С другой стороны, потому-то он и опасен, очень опасен. Он живет по указке Рошаманда. Запирая меня в ванной, он без умолку твердил, что, мол, тут мне будет удобно, меня никто не обидит, уж Рош-то об этом позаботится. Рош совсем не злой. Рош меня очень скоро освободит. Рош, Рош и Рош, всю дорогу.

Виктор встряхнул головой и пожал плечами.

– Поджечь эти полотенца было проще простого. А дому ничего не грозило. Я сам же все и потушил – струей из душа. А Бенедикт стоял рядом и ломал руки. Извинялся передо мной, умолял смириться, заверял, что Рошаманду я нужен только для переговоров, что все уладится и я еще до рассвета буду с тобой.

– Что ж, тут он оказался прав, – усмехнулся я. – А что Мекаре? Что произошло, когда она поднялась наверх?

– Я думал – Бенедикт прямо там и помрет, на месте. Если бы бессмертные могли умирать от инфаркта, он бы уже давно был мертв. Дверь вдруг распахнулась, и она как опустится на лестничную площадку, совсем рядом. Глаза ее были устремлены на него – и к нему она и двинулась, жутковатой такой разболтанной походочкой. Даже страшно смотреть. Но потом вдруг заметила меня – и уставилась во все глаза. Прошла мимо Бенедикта в ванную, он еле отпрыгнуть в сторону успел. А она подошла прямо ко мне. Опять же, я никогда не боялся вампиров, никогда, а она ведь лишь немногим старше Сета. Меня больше всего поразило, какая у нее кожа белая, белая и сияющая. Ну конечно, я все знаю о ней, я сразу понял, кто она.

Он покачал головой, мысленно снова переживая тот удивительный миг. Я пытался расшифровать выражение его лица. Не униженность, не смирение, о нет, скорее – чистота сердца, принимающего все происходящее и не зацикливающегося на себе. Даже в ранней юности я не был и вполовину так добродетелен и чист душой, как он.

– Я почтительно приветствовал ее, как сделал бы и при любых иных обстоятельствах, – продолжал он тем временем. – Потом она дотронулась до меня, но очень бережно. Руки у нее были холоднее льда, но касание легкое-легкое. Она поцеловала меня. Вот тут-то он как рванет прочь. Сперва она даже не прореагировала, точно не заметила. По-моему, она принимала меня за тебя и даже не задавалась вопросом, как это возможно. Она смотрела на меня с таким выражением, точно хорошо меня знает – но потом вдруг оглянулась, обнаружила, что он сбежал, развернулась и двинулась прочь.

Я подождал немного – выждал, пока она спустится по лестнице и выйдет за дверь. А потом бросился на поиски телефона. Хотел позвонить Фариду или Сету. Рошаманд ведь забрал у меня мой телефон, вот я и думал, он, наверное, где-то тут, в доме. Но найти не смог. А обычного телефона в доме не было. Наверное, я бы мог попытаться связаться с Бенджи по компьютеру Бенедикта, но тогда мне это в голову не пришло, очень уж хотелось скорее убраться оттуда. Я боялся, вдруг Бенедикт снова вернется. Или Мекаре. Не знал, что делать. Так что просто выскочил на дорогу и пошел к воротам. Не успел до них добраться, как появился Сет.

Я кивнул. Примерно так я себе все и представлял. Да уж, Бенедикт для такого дела был наихудшим помощником. Но ни он, ни Рошаманд не были дурными от природы. Таков уж великий закон природы: самые заурядные посредственности и искренне желающие добра бездарности способны легко и крайне эффективно погубить того, кто во много раз превосходит их величием души.

Но умерило ли это соображение мой гнев? Настроило ли на снисходительный лад? Нет и нет! Маарет умерла постыдной смертью – и я буквально клокотал от ярости: с тех самых пор, как увидел пожарище в Амазонии и обгорелые останки. Великая Маарет! Однако пока мне приходилось подавлять обуревавшие меня чувства.

Настала короткая пауза. Голос не преминул напомнить мне, чтобы я наслаждался этим коротким тет-а-тетом с моим ненаглядным сыночком, больше случая, мол, уже не представится. Однако угроза прозвучала неубедительно, как-то жалко и вполсилы.

Виктор начал расспрашивать меня, что происходило тут – и едва он заговорил, Голос примолк.

Не очень-то хотелось сознаваться ему, что я тут сделал, но куда деваться – Роуз все видела, так что пришлось рассказать.

– Мы, вампиры, как бы давно ни жили на свете, отчасти остаемся людьми, – промолвил я. – А мало кто из простых смертных способен, не дрогнув, глядеть, как отрубают руку или ногу. Это был лучший способ парализовать его, в один-два удара полностью изменить расклад сил. Честно говоря, я сильно подозреваю, что большинство вампиров не способны сделать такое на холодную голову, не в боевом угаре, там-то мы все – мясники, отчаянно рубящиеся за жизнь. Иначе ситуация стала бы патовой. Конечно, риск был, но мне пришлось на него пойти. Сумей Рош сбежать…

– Я все понимаю, – заверил Виктор.

Он был всецело согласен со мной и не хотел играть никакой роли в затеянной Голосом игре.

Я знал, что Голос внимательно слушает нас. Не могу сказать, откуда я это знал, но знал твердо – и чувствовал, насколько он поглощен нашей беседой.

Мы с Виктором проговорили еще долго. Он рассказывал мне, как учился в Оксфорде, а потом в Италии – и как полюбил Роуз.

Они очень, очень подходили друг другу, Роуз и Виктор. Роуз расцвела, стала настоящей красавицей, и дело не только в изящном сложении и сочетании черных волос и голубых глаз. Печать тайны на прелестном лице поднимала ее от уровня обычной красоты в совершенно иные сферы, полные соблазна. Однако в ней чувствовалась уязвимость, поразившая Виктора до глубины души. Роуз была травмирована, надломлена, и Виктору не хватало жизненного опыта, чтобы постичь то, что она пережила. Возможно, от этого его еще сильнее тянуло к ней, неудержимо хотелось всегда быть с ней рядом, оберегать ее, стать с ней единым целым.

Я лишь диву давался, что именно ей суждено было стать той смертной, которую он полюбит. Он, мой единственный сын! Я пытался оградить ее от меня самого и моих тайн. Но все тщетно. Мне следовало с самого начала осознать, что ничего не выйдет. Последние два года я из самых лучших побуждений держался в стороне от нее, думая, что лучше ей справляться с трудностями этого мира самой, без моей помощи. И что же? Она едва не погибла – однако в результате оказалась в объятиях моего сына. Я знал, как и почему так получилось – но все равно не переставал поражаться.