Потому что живет береза. Тело, говорят, заплывчиво, а память забывчива. Алтынсес же и телом, и памятью помнит Хайбуллу.

Она подняла голову и огляделась. Все было так же, как в прошлом году, и в позапрошлом, и четыре года назад, когда приходила сюда с Хайбуллой. Как в ту далекую пору, когда Алтынсес была не Алтынсес, а Маликой, как в тот вечер, когда Хайбулла впервые погладил ее по волосам.

Солнце зашло за отроги и печальный багрянец покрыл всю землю. Внизу, у подножия скалы, билась вода. Все так же. Для бескрайнего мира четыре года — один вздох. И для нее тоже. И она прожила, как один вздох. Только вздох тяжелый, много в него вместилось горя и страданий.

Все как тогда. И береза такая же, только одна ветка высохла. И даже, усмехнулась она, косу сломала так же, как четыре года назад. А косу эту в первый раз отбил для нее Хайбулла. Такой уже не найдешь.

По в район все равно пойти надо, теперь и повод есть — коса. Там она пойдет к учительнице Алмабике, поговорит с ней, уж в этот раз подробно расспросит о том директоре. Может, и с ним самим удастся поговорить.

С тех пор как познакомились весной на базаре, она с Алмабикой больше не встречалась. Начался сев, потом прополка, а там уже и сенокос. Раза два только послала через Кадрию немного картошки, масла, корота, получала от нее приветы. Но повидаться, поговорить никак не удавалось. Алтынсес казалось, что именно у этой женщины с таким приветливым именем и таким же приветливым, как яблоко, лицом, и к тому же учительницы, есть какие-то слова, которые по-особому утешат ее, и она знает что-то такое, какую-то правду, которая укрепит ее надежду.

…Утром свекровь помогла собраться в дорогу. Зная, что невестка зайдет к Алмабике, с вечера сварила и вывесила отжиматься свежий творог, из последней чашки заветной белой муки приготовила баурсак, положила в кружку масла, завернула в старый платок два десятка яиц, твердые, словно осколки камня, куски корота, два листа сухой пастилы, — смородиновой и рябиновой — все это уложила и увязала в скатерть.

Алтынсес без всяких происшествий еще до полудня пришла в райцентр. Впрочем, одно маленькое происшествие было.

Выйдя из аула, она, чтобы сократить хоть немного путь, пошла через кусты, по тропкам, вытоптанным бродившей здесь скотиной. День тихий, светлый. Пахнут цветы, с куста на куст, трепеща крылышками, перелетают мелкие птицы, от ног то ящерица юркнет, то, распустив огненные крылья, отпрыгнет похожий на маленького дракона кузнечик, то важно отползет жук.

Быстро шагала Алтынсес. Вдруг услышала в кустах жалобный верезг, звякнуло железо, затрещали ветки. Она остановилась, прислушалась. Снова лязг, и снова треск ветвей. Подавив страх, она развела кусты рукой, заглянула, и сердце зашлось. Под молодой ольхой, весь в крови, бился в капкане заяц. Дернет перебитую зубьями лапку, проверещит жалобно и замолкнет. Кто-то занялся таким вот промыслом в скудное время, кому-то пропитание этот заяц. Но Алтынсес об этом не думала. Чуть не плача от жалости, она осторожно подошла к зайцу. Тот заметался, задергался отчаянно, звеня цепью, потащил капкан в сторону. Алтынсес подняла с земли сук и, приговаривая: «Постой, постой, дурачок… спасу тебя, выпущу, пока никого нет… Ну, не дергайся, ладно?» начала разжимать челюсти капкана. Пальцы, рукава выпачкала в крови. Заяц то ли от ужаса, то ли поняв, что человек хочет помочь ему, совсем затих. Даже когда она освободила ему лапку, какое-то время сидел неподвижно. Потом, прихрамывая, наискось, запрыгал в кусты, ветки качнулись, и он исчез.

Алтынсес, растревоженная, пошла дальше. Придя в райцентр, она заглянула в два-три магазина, обошла весь базар, но косы, разумеется, не нашла. Так уж заведено, ищешь вещь — ее-то и нет. Сынтимер вчера сказал: «Ладно, в случае чего, мою возьмешь». Пусть что угодно болтают, вечером же зайдет и возьмет у него косу. Хватит об этом думать, надо идти к Алмабике, улица Коммунаров, пятый дом. Может, повезет и с тем директором встретиться.

Низкий длинный дом, похожий на барак, глянул на нее неприветливыми окнами, и Алтынсес в недобром предчувствии замедлила шаг.

В конце коридора, откуда вместе с угаром от гудящих примусов тянуло запахом пригоревшего лука и паленой шерсти, то ли бранились, то ли галдели просто так четыре женщины. Алтынсес с опаской подошла к ним. Поначалу на ее вопрос об Алмабике женщины, занятые своим разговором, не обратили внимания. Кричат, смеются, руками машут, кому-то косточки перемывают. Наконец высокая рыхлая женщина, прервав раскатистый смех, ткнула пальцем в одну из дверей. Другая, запахивая руками халат на груди, кланяясь, дурашливо залюбезничала:

— Милости просим, красавица, проходи, скоро и угощение готово будет. Коли взаправду плачешь — из бельма слезы побегут. И животворненькой капли две найдется…

Алтынсес готова была броситься к выходу, но тут на шум вышла сама Алмабика.

— Хы, с нами и знаться не желают! — сказала женщина. — Ладно, нам больше достанется.

Алмабика, не ввязываясь в разговор, сразу ввела гостью к себе.

— Опять выпили. Ты не сердись на них. Несчастные, вот и бывает, с горя…

Пока Алтынсес развязывала скатерть и раскладывала гостинцы, Алмабика поставила самовар, накрыла на стол.

— Апай, как бы этого директора повидать? — сказала Алтынсес, когда сели за стол.

— Какого директора?

— Ну… директора школы. Вы же рассказывали — который столько лет пропадал, а нынче вернулся, помните?

— A-а, этого… Его сейчас нет, в город уехал, по школьным делам, — с запинкой ответила Алмабика. — Не повезло тебе, в другой раз повидаешь. — Чтобы скрыть растерянность, она сходила за перегородку, помешала в кастрюле.

Беседа потекла дальше. Алмабика все улыбалась, расспрашивала о новостях, потчевала чаем. Словно не замечая, что гостья молчит, только отвечает коротко «да» или «нет», рассказывала, что обоих сыновей проводила в пионерский лагерь, а сама, как вышла в отпуск, вместе с остальными учителями ремонтирует школу.

Алтынсес сидела и не могла одолеть внезапного отчуждения, уже понимала, что слов, за которыми приехала, не будет. Потому, слушая сквозь свои думы рассказ Алмабики, укоряла себя, что ходит, только людям хлопот доставляет. Тут еще звякнула ложка, и звук этот будто по спине ударил, напомнил лязг капкана. Перед глазами косо, как-то заваливаясь, прыгнул заяц, и качнулись кусты.

— На той неделе Кадрия заходила. Мой привет, наверное, передала? — спросила Алмабика. Алтынсес кивнула. — О тебе рассказывала. Не знаю, уместен ли будет мой совет…

Алтынсес настороженно посмотрела на нее. Что еще наговорила эта Кадрия? Словечка даже за зубами удержать не может. Наверное, рассказала о