Остальных слов я не разобрал, но они были резкими и гневными. Я нашел Ясса в толчее, пока кисианцы тащили Гидеона к дыре, которую я прокопал. К тому, что несколько мгновений назад я считал свободой.

– Рах. – В голосе Гидеона звучали паника и замешательство. – Рах!

Шорох шагов затих, когда они перешли в следующую пещеру, оставив меня быстро моргать от света. Одного.

27

Я открыла глаза. Открыла еще раз. Попробовала поморгать, прогнать тьму и постепенно вспомнила, что случилось, – будто вышла из теплой воды на холодный воздух, который щиплет кожу и заставляет ныть кости.

Болела каждая частичка моего тела.

Я приоткрыла губы и хрипло застонала. На лице ощущалась тяжесть. Что-то стягивало мне голову. Моя рука нащупала ткань.

– Ты потеряла глаз, – сказал голос, спокойный и мягкий, однако совсем не тот, что я хотела бы слышать. Заклинательница Эзма откашлялась. – Порез на носу глубокий, но он зашит. Другой глаз задет, но должен восстановиться.

– Прекрасно, – прохрипела я и тоже откашлялась. – А Сичи? Нуру?

– Они уцелели.

– Лео?

– Его больше нет.

Я все еще чувствовала, как подо мной рушится пол. Я падаю. Потрясенный крик Лео, угасший в пыли.

– Он мертв?

– Мы не нашли тело, и несколько левантийцев тоже исчезли. Наверняка это как-то связано.

– Исчезли?

– Мы не знаем, что произошло. Там была жуткая суматоха.

Я застонала, пытаясь осмыслить ее слова.

– Где я?

Ткань зашелестела, заклинательница подвинулась ближе. Мне очень хотелось бы отстраниться, но даже малейшее напряжение мышц вызывало боль.

– Ты в Когахейре, в доме вместе с другими ранеными левантийцами из тех, кто все еще с нами. Как я понимаю, камень попал в башню под вами, снес угол каменной кладки и пробил дыру в полу. И ты в нее провалилась.

Я вспомнила падение, но не приземление и не удар о что-то твердое по пути. Однако об этом помнило мое тело, на нем живого места не было от ушибов.

– Развалины обыскали, но Лео Виллиуса не нашли. Его последователи говорят, что он был воскрешен богом.

Потрогав повязки, я с облегчением обнаружила, что тьма над левым глазом чуть изменилась. Касаться правого не хотелось.

– Дишива. – Голос Эзмы звучал настойчиво. Мягко. Сквозь мою апатию прорвалась тревога. – Это произошло не случайно.

– Не случайно…

Я подавила вспышку внезапного гнева так резко, что даже клацнули зубы.

– Да, – сказала заклинательница лошадей, ее ласковый голос звучал чересчур близко. – Потому что ты особенная, Дишива. Потому что ты здесь с определенной целью. Все мы – часть единого Божьего замысла, но ты… Я ждала тебя десять лет.

Я ничего не видела, но комната завертелась вокруг меня, появилось странное чувство движения, и казалось, что, протянув руку, я не обнаружу ничего прочного. Если бы не боль, я подумала бы, что сплю.

– Я не понимаю, – ответила я, и стук сердца стал пугающе громким среди темноты.

Вокруг слышались слабый шорох движений и разговоры, значит, мы не одни. Но от того, как Эзма придвинулась ближе, я чувствовала себя еще более изолированной.

– Тот, кого они называют Вельдом, это ты, Дишива, а не доминус Лео Виллиус, пусть он и утверждает обратное. Ты.

Что за странные речи.

– Это просто бессмысленно, – произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Я ведь даже не верую. Эту должность мне дали в качестве наказания. И вообще Вельд умирает и возрождается, и я видела, что так было с Лео. Дважды видела, как он умирал и опять возвращался. – Моя речь превратилась в отчаянный шепот. – У меня нет такого соглашения с богом.

– Оно тебе и не нужно. В оригинале писания слово «смерть» используется не в истинном, физическом понимании, а как путь, когда разбивается сердце и человек умирает внутри. Он страдает. Он терпит боль.

Мне вдруг показалось, что я сумею разорвать эту тьму, и все снова станет на место. Я едва не сдернула повязку с лица. Но меня окружало только небытие, голос Эзмы давил удушающей тяжестью.

– Ты мне не веришь.

– Конечно, не верю. Если он не Вельд, почему же возвращается?

– Я не знаю. Пыталась выяснить, но все сведения расплывчаты и бесполезны. Но я знаю, что он не тот, кого я ждала. Это ты.

– Я даже не чилтейка.

– Вера тоже не принадлежит Чилтею. В тексте есть много свидетельств того, что Вельд – левантиец. «Широкие равнины», «с громом копыт», «посвящение Богу, начертанное на коже». Ничто из этого не относится к чилтейскому священнику, верно? И все это есть в оригинале книги. Не в чилтейском, конечно. Они изменили и подогнали под себя то, что их не устраивало. Даже ложно перевели имя Вельд как «вождь с двумя голосами» только ради того, чтобы сделать его мужчиной. «Ньян» означает мужчина-вождь, но при этом вера не позволяет мужчинам создавать пару. Это значит, Вельд была женщиной, что казалось правильным при зарождении веры, но немыслимо здесь, где женщины ценятся так невысоко.

Все слова звучали знакомо, но разум не вмещал их смысл. Половина как-то осталась, остальное вывалилось наружу.

– Левантийка, – только и смогла произнести я.

– Левантийка, – повторила заклинательница. – Женщина. Та, что избрана защищать, и чьей волей возродится империя. Ты уже Защитница Единственного истинного Бога. Избрана защищать. Твое тело и душа были посвящены Богу. Понимаешь теперь, почему я считаю, что это произошло не случайно?

– Нет.

Она подалась ближе, ее голос и запах ощущались еще сильнее.

– Да, Дишива. Твоя судьба предрешена и записана сотни лет назад, и теперь это нельзя отрицать. Ты – та, кто возродит из пепла и построит священную империю.

– Нет.

Мои мысли тонули в пучине молчания, а хотелось кричать, пока она не уйдет, кричать на весь мир за то, что привел меня в это место. Я рванула повязку, и она развязалась. Ткань местами прилипла к коже и сохнущему компрессу, но я отодрала ее и заморгала от света, неожиданно проникшего сквозь покрытые коркой веки левого глаза. Появилось лицо заклинательницы, расплывающееся пятно с выражением смутного неодобрения. Оно стало четче, когда я попробовала сфокусироваться, но убрать эту тонкую дождевую завесу перед глазами не получилось.

– Это было неразумно, – сказала Эзма.

– Чего ты хочешь?

– Того, чему суждено быть.

– А тебе от этого какой прок?

Даже расплываясь, ее брошенный на меня взгляд был надменным, я почувствовала себя грязью у нее под ногами.

– Придет день, и ты это поймешь, Дишива. Твое время скоро наступит.

– Дерьмо лошадиное.

– Так гласит писание.

– Что с того? Я могла бы описать твою смерть, но ничего не изменится, это будут просто слова на бумаге.

– Слова пророка.

Толпившиеся в голове мысли заострились и кололи меня и друг друга острыми иглами гнева, придававшего им эту форму. Пророк. Это слово так странно звучало в ее устах. Мы использовали его, предсказывая весенние ливни и пути, по которым гурты пересекали степи. Но не будущее отдельных людей. Не богов. Не империй.

Эзма потянулась к моей руке. Хватка у