Мало-помалу, вещь за вещью, витрина за витриной, экспонат за экспонатом комната редкостей приобретала прежний вид. И когда после двух недель непрерывной работы они наконец отступили назад и осмотрелись вокруг, то увидели впечатляющее собрание, богатое и необычное. Только тот, кто, как дети Традескантов, вырос в этой комнате, кого баюкали в кресле при свете, льющемся из этих величественных окон, мог заметить, что кое-чего теперь недостает. Но посетители, которые, несомненно, скоро появятся вновь, наверняка будут изумлены и поражены.

Лето 1647 года

Джон вскапывал новую грядку под овощи и сеял семена салата, чтобы посмотреть, что вырастет быстрее всего, когда из дома вышла Эстер. Прикрывая глаза от яркого солнечного света, она торопливо пошла к нему по дорожке.

— Короля схватили, — без обиняков сообщила она.

Он взглянул на нее с такой тревогой, будто она сказала, что заболел кто-то из детей.

— Схватили?

— Какой-то молокосос, корнет, явился в Холмби-Хаус и арестовал его величество, — Эстер почти плевалась от ярости.

— Где ты это услышала? — Джон вытер грязные руки о кожаный садовый фартук.

— Паромщик. Френсис приехала навестить нас, я спустилась к реке встретить ее. Лондон просто гудит от слухов.

— А кто этот корнет?

— Совсем неизвестная личность, — сказала Эстер. — Никто. Один из этих новых молодых людей из армии нового образца. Он прискакал с отрядом в Холмби-Хаус и захватил короля, будто тот простой сундук из обоза. Боюсь, что такие люди навлекут беду на нашу страну. Эти люди никого не уважают. За эти четыре года они успели узнать, что в мире нет ничего заслуживающего уважения — ни картин в церкви, ни музыки, ни садов, ни королей.

— А куда они отвезли его величество?

— В Мейденхед, — сказала она. — И говорят, сам Оливер Кромвель едет туда, чтобы встретить короля.

— Кромвель?

Она кивнула.

— Ты думаешь, это означает мир?

Джон покачал головой:

— Полагаю, это означает — условия игры вновь изменились. — Он был озадачен. — Когда король был у шотландцев, это значило, что он в руках у парламента. Теперь он в руках у армии. И я не знаю, что станется с ним, да и с нами тоже.

— Мы можем оказаться в опасности, — сказала Эстер. — Паромщик сказал, что солдаты новой армии могут схватиться и с парламентом. Они хотят, чтобы им заплатили. И они не признают никаких авторитетов, только своих командиров и идеи левеллеров. Говорят, что парламент и Сити могут выстоять, но если армия будет входить в Сити с юга, тогда она пройдет маршем прямо через нас. Может, нам снова придется упаковывать нашу коллекцию. Если солдаты требуют свое жалованье, значит, они голодные и отчаявшиеся. И они поклялись, что вся земля и вся собственность должны быть общими.

Джон покачал головой.

— Похоже, мы живем в самом центре урагана, — пожаловался он. — Вот опять все изменилось. Если армия выступит против парламента, который ее же и создал, то что станется со страной?

В июле до них дошли известия, что короля собирались под стражей перевести в Отлендс.

Эстер посмотрела на мужа, сидевшего напротив за кухонным столом. Кухарка, Джозеф, новый помощник садовника, Френсис и Джонни — все повернулись к Джону, сидевшему во главе стола, и ждали, что он скажет.

— Ну, что ж, теперь я должен ехать, — просто сказал он. — Нельзя, чтобы он приехал в Отлендс и не нашел там меня, работающего в саду. Это — моя работа, это — мое место.

Эстер помедлила всего минутку.

— Я соберу тебе вещи, — сказала она и вышла из комнаты.

Джонни повернулся к отцу, его лицо вспыхнуло румянцем.

— Можно я тоже поеду? — спросил он. — И увижу его?

Отец ответил не сразу, и из Джонни горохом посыпались слова:

— Я его никогда не видел! А мой отец и дед служили ему! А я никогда его даже не видел! Френсис видела его и королеву! Можно я поеду?! Ну, пожалуйста!

Джон коротко рассмеялся.

— Не уверен, что я сам увижу его, — сказал он. — И если он увидит меня, может, он и не станет со мной разговаривать. Я просто чую, что королевский двор под его окнами должен быть в порядке. Не знаю, в каком он сейчас состоянии.

— Я могу там все почистить! — отчаянно продолжал Джонни. — Я умею полоть! Я работал здесь, пока тебя не было! Я умею все это! Я — Традескант, я — садовник короля! Я должен быть там.

Эстер вернулась в кухню, и Джон с облегчением повернулся к ней:

— Все зависит от того, что скажет твоя мама.

— Можно мне поехать с папой в Отлендс?

Джонни выкарабкался со своего стула, чтобы подобраться поближе к мачехе.

— И работать! У папы там будет уйма работы, я могу помочь.

— Не уверена, что там будет безопасно, — с сомнением сказала Эстер.

— Возможно, и будет, — коротко заметил Джон. — Безопаснее, чем когда-либо. С королем под стражей. И его наконец принудят заключить мир.

Эстер кивнула.

— Он может ехать, если ты этого хочешь, — сказала она Джону.

Джонни перевел блестящие карие глаза на отца.

— Ну что ж, очень хорошо, — сказал Джон. — Но чтобы не говорил ни слова, пока к тебе не обратятся, и даже тогда отвечай только «Да, ваше величество» или «Нет, ваше величество». Ни слова о том, что я был в Виргинии. Ни слова о кавалере, что приезжал сюда. Ни слова о том, что Джон Ламберт покупает наши тюльпаны. Ни слова ни о чем.

Джонни приплясывал на месте от нетерпения.

— Да! Да! — крикнул он. — Да! Конечно! Я буду совершенно молчалив! Абсолютно. Я буду очень осторожен.

Поверх подпрыгивающей головы мальчика Джон взглянул в глаза жене.

— Не знаю, как ты, но я очень в нем уверен. — В его голосе чувствовалась сухая ирония.

Они отправились по реке в небольшом ялике. Джонни сидел рядом с отцом и во все глаза смотрел по сторонам. Когда они проплывали мимо деревни Стейнс, Джон показал на маленький бледно-розовый дворец, расположившийся на террасе с неухоженными газонами, сбегавшими к реке.

— Вот он, — тихо сказал Джон. — Знаешь, я ведь думал, что никогда больше не увижу его. Никогда не думал, что снова окажусь здесь и буду снова работать в этих садах.

Джонни быстро глянул на опечаленное отцовское лицо.

— Но ты же рад этому? — спросил он. — Рад, что снова вернулся домой, и что король тоже снова в своем дворце, и что скоро все будет так же, как и было?

Джон положил руку на худенькое плечо сына.

— Не думаю, что все будет точно так же, как и было, — сказал он. — Много людей погибло, много слез было пролито. И король в своем дворце — это вовсе не то же самое, что король на троне. Здесь нам придется держать ухо востро и думать над каждым своим словом. И даже над тем, что мы думаем.