Однако не буду углубляться в частности, а остановлюсь на непосредственной цели этого письма: в середине декабря в Падуанский университет была доставлена парусиновая сума, содержавшая два послания Витусу из Камподиоса. Что мне оставалось делать? После недолгого размышления я понял: надо их вскрыть, ибо там могут содержаться важные сведения.

Ознакомившись с письмами, я убедился, что действовал совершенно правильно. Более того, надо было во что бы то ни стало известить о письмах Витуса. Что я и сделал и, к счастью, быстро получил ответ — вновь через почтовою голубя. Ваш бывший ученик написал мне, что немедленно отправляется в Камподиос, и попросил поставить вас в известность на тот случай, если он будет добираться дольше, чем курьерская почта…

— Томас, брат! Ну где ты пропадаешь? — Толстяк Куллус стоял в дверях, и его лунообразное лицо выражало упрек. — Вечерняя молитва вот-вот начнется! — Он тщетно пытался придать своему лицу благочестивое выражение. — Пошли, у меня нет желания снова получать нагоняй от аббата Гаудека. Давай скорей!

Отец Томас с трудом оторвался от чтения. Подняв глаза, он произнес:

— Куллус, друг мой и собрат, отправляйся один на молитву и извинись за меня. У меня здесь письма огромной важности, которые я хотел бы дочитать. Передай аббату Гаудеку, что я попозже зайду к нему.

— Письма? Что за письма? — Необъятный Куллус, который только что крайне торопился, придвинулся ближе к приору. — И что там написано?

Отец Томас предпочел бы ничего не отвечать любопытному собрату, но не нашел для этого веских оснований и поэтому коротко сказал:

— Витус направляется в Камподиос. Наконец возвращается домой, после стольких лет.

— Что? Как? Витус?! И ты только сейчас говоришь мне об этом?! — Куллус, жизнерадостный певун, поклонник Бахуса и чревоугодник, стоял с таким видом, словно на него опрокинули бочонок соленых огурцов. Наконец он пришел в себя. — Ура! Я должен немедленно рассказать об этом другим братьям! — и выскочил из кельи со всей прытью, на которую только был способен.

Томас посмотрел ему вслед и с улыбкой покачал головой. Неисправимый Куллус! Он снова обратился к письму, найдя то место, на котором его прервали.

….Ваш бывший ученик написал мне, что немедленно отправляется в Камподиос, и попросил поставить вас в известность, на тот случай, если он будет добираться дольше, чем курьерская почта.

Чтобы отправить вам это послание, глубокоуважаемый коллега, я позволил себе воспользоваться той же парусиновой сумой, что и некий Кэтфилд, когда пересылал ваше письмо в Танжер, сопроводив его собственным посланием. Обе эпистолы проделали, полагаю, путь, полный приключений…

— Брат, брат! Это опять я!

Отец Томас вздрогнул от неожиданности и увидел в проеме двери возбужденного отца Куллуса, обнимавшего кувшин с вином.

— Что все это значит? Я думал, ты поспешил к вечерней молитве и объяснил причину моего отсутствия.

Поросячьи глазки Куллуса весело поглядывали на собрата.

— Именно это я и хотел сделать, именно это! Но потом передумал. Я сказал себе: негоже отвлекать столько народу от молитвы, а ведь это было бы неизбежно, я бы обязательно проболтался и не смог умолчать о такой важной новости.

— Ну что ж, твоя аргументация весьма изобретательна, ее нельзя полностью игнорировать. А что ты собираешься делать с кувшином вина?

— С кувшином? Ну, я подумал, что ради такого радостного события не грех и капельку выпить, ты так не считаешь? — Куллус постепенно, дюйм за дюймом, опустился на табурет возле стола. Осторожность была оправдана, поскольку некоторые сиденья нет-нет да и разваливались под его весом в самый неожиданный момент. — Вот, Томас, возьми кубок, я сильно разбавил виноградный нектар, дабы ты не отверг его.

— О Боже! Иначе ты все равно не отстанешь. — Томас сделал маленький глоток.

Куллус сделал большой глоток:

— Ну, расскажи, брат, что пишет Витус?

— Мне написал не Витус, а некий профессор Джироламо из Падуи. Ну, а теперь дай мне наконец дочитать до конца его письмо. Вот, возьми послание, которое я когда-то направлял Витусу. Ты еще не забыл? Год назад я сообщил ему, что туман вокруг его происхождения, слава Богу, окончательно рассеялся. Там я упоминал старую Тонию и ее рассказ о матери Витуса, ну и так далее. Прочти сам, чтобы я мог спокойно дочитать. — Отец Томас вновь нашел место, где остановился.

…Обе эпистолы проделали, полагаю, путь, полный приключений, если верить множеству странных помет на них. То, что послания в конце концов такими извилистыми путями прибыли в Падую, больше похоже на чудо. Слава всевышнему!

Позвольте мне под конец, еще раз вернуться к трактату «De causis pestis». Предполагая согласие кирургика, я пошлю вам, глубокоуважаемый коллега, экземпляр этой выдающейся книги, и заранее благодарен за ваш отзыв.

Сердечный привет Витусу из Камподиоса — или я должен называть его «лорд Коллинкорт»? — о благополучном прибытии которого в ваш монастырь я каждый день молю Господа.

С заверением моего высочайшего почтения остаюсь ваш Меркурио Джироламо, профессор Падуанского университета Падуя, 29-й день декабря A.D. 1579

Монастырский лекарь и приор отец Томас опустил письмо и собирался что-то сказать, однако тучный собрат опередил его и пожаловался:

— То, что написано в твоем письме, мне ведь и так прекрасно известно. Это знает каждый в Камподиосе. А что написано в другом письме, брат?

Не говоря ни слова, Томас протянул ему тяжелый профессорский манускрипт и занялся эпистолой Кэтфилда. Как он и предполагал, англичанин, кстати, оказавшийся управляющим замка и всех угодий, выражал сожаление, что послание из Испании не застало его хозяина и тот, вероятно, уже совершает морское путешествие в Танжер. А посему он принял решение безотлагательно послать письмо вдогонку…

Томас поднял взгляд. На этот раз он опередил любопытного Куллуса. Толстяк сидел, вперившись глазами в письмо и забыв обо всем на свете.

Монастырский врач позволил себе еще один глоток вина. В одном Куллус, несомненно, прав: это и в самом деле необыкновенный день, стоящий того, чтобы выпить доброго вина, не в последнюю очередь памятуя о чрезвычайно интересных новостях касательно победы над чумой.

Итак, что же написал коллега? Переносчик смертельной заразы — не более чем маленькая блоха? У отца Томаса проснулся научный интерес. Он бы с радостью узнал подробности, ведь и сам длительное время занимался этим бичом человечества, но придется потерпеть и дождаться Витуса. Вот только когда он появится?

Томас мысленно попенял себе, что не догадался расспросить посыльного. К примеру, откуда он прибыл и не встречал ли случайно на своем пути молодого хирурга… Он вздохнул. Пустое дело горевать об упущенных возможностях. Его жизнерадостный собрат, с таким неподдельным интересом изучавший письмо профессора, тоже не додумался бы до этого, но и не думает переживать.