Но если так, то почему же тогда большая часть имен в книге была изменена? Потому что я потерял вкус к такого рода удальству. Я считал, будто мне казалось, что писать о том, о чем пишу я, — мужество, давать подлинные имена и номера телефонов — такое же мужество, а еще — публиковать рассказы о наших приключениях, в том числе и сексуальных, чтобы их могли прочитать наши родителям, тети и племянники. Но после того как столько человек попросили изменить их имена, когда столько человек были потрясены тем, сколько народу и какого народу прочитали все эти слова, я решил, что надо дать большинству — кроме некоторых главных героев — вздохнуть спокойно и облегчить им жизнь, позволив ускользнуть в статус полувымышленных персонажей. У меня нет права всем рассказывать их жизнь, они не давали мне разрешения на это. В некоторых случаях, там, где в первом варианте я между делом проходился по реальным людям, сейчас я выбросил или смягчил эти места, потому что за последний год вкус к крови я тоже почти полностью утратил.

Итак, в целом эти записи, вне зависимости от их жанра или происхождения, будь то дополнения, пояснения или поправки, организованы по одной и той же схеме:

По-моему, все понятно. Все эти записи можно пропустить или проглядеть, не особенно вникая. Все они написаны для вас, для вашего удовольствия, и вы можете распоряжаться ими по своему усмотрению. Или, выражаясь образно, весь этот раздел подобен машине безумной раскраски, которая стоит на проезжей части с открытым багажником. Берите, что хотите.

Стр. xxi, абз. 3: Кроме того, был выброшен потрясающий кусок Нам предложили бесплатно опробовать новый спортивный маршрут — заплыв на каяках вокруг Энджел-Айленда. Это холмистый и поросший густыми лесами остров, но с начала 1900-х — когда он был для западного побережья чем-то вроде Эллис-Айленда[193]— это просто безлюдная скала посреди Сан-францисского залива, на которой не происходит вообще ничего. Реализуя свое право уходить с работы в любой день и в любое время, мы — четверо из редакции — вышли в двенадцать часов, сели на паром с Рыбачьей пристани, а приплыв на остров, разбились по парам: мы с Марни сели в один каяк, а Муди и Зев — в другой. К компании присоединился проводник в одноместной лодке, и мы отправились. Проводника звали не Барт, но мы будем звать его Барт.

Плыть в каяке по открытому морю — занятие очень скучное. Путешествие по реке — дело другое, там есть свой интерес, пена — и скорость, которую развиваешь, не прилагая к этому специальных усилий; а вот плаванье на каяке по океану (плаванье по Заливу ничем от него не отличается) напоминает лыжную прогулку за городом: медленно ползешь, пейзаж вокруг не меняется, движения проделываешь однообразные. А достичь хоть сколько-то приемлемой скорости — ведь это, по сути, единственный стимул заниматься любым видом спорта — почти невозможно.

День стоял синий и желтый, ветра не было и в помине. Мы проплыли полпути вокруг острова, а плечи уже жутко ломило — у меня явно возникли проблемы с плечевым суставом. Я, естественно, подумал про Джима Макмэхона[194]и его проблемы с плечевым суставом. Потом про повязку, которую он носил на голове. И про его партию в «Жеребьевке Суперкубка» — футбольном гимне 1984 года[195], который сейчас недооценивают. Потом — про Уолтера Пэйтона[196]— пожалуй, одного из самых изящных спортсменов всех времен и видов спорта, в теле которого рак уже пустил корни, прорастал, обдумывал захват новых территорий, расползался во все стороны, хотя об этом еще никто не знал.

И вдруг.

Оп-па! Примерно в тысяче ярдов вглубь Залива, в сторону города — мощный фонтан брызг, источником которого был блестящий серо-черный ломтик, полукругом поднявшийся над водой. Кит. Ёбть, это ж кит, сказал кто-то. Почти наверняка кто-то это сказал. Потом кит исчез. Потом кто-то сказал: Ебическая сила. Потом: Ну ни хуя себе.

Мы стали судорожно грести туда, где разверзлась вода, а когда доплыли, стали ждать. Вообще-то глупо: кит скрылся из виду, и искать его на том самом месте, где он показался, можно, только решив, что он торчит на том же самом месте, прямо под нами, а это, конечно, не так. Киты не торчат на одном месте; киты все время двигаются; китам есть куда плыть. А мы все-таки ждали, потому что мы вообще идиоты и ведем себя по-идиотски.

Было светло. Слева сиял город, а прямо, в нескольких милях к востоку, начинался океан. Был штиль, и мы стали сушить весла. Наши ноги были в воде, но они были сухи. Наши лица начинали пылать. Мы горстями зачерпывали морскую воду и лили себе на лица и шеи. Мы не отводили взгляда от воды — может, она разверзнется снова?

Так вот. Он опять всплыл, теперь примерно в 500 ярдах мористее. Тот же фонтан, та же огромная серо-черная спина, разрывающая поверхность воды, похожая на неповоротливую тупую ленточную пилу. Ну и дела, сказал кто-то. Мы снова помчались туда, где он показался на этот раз. Барт был в восторге. Барт много-много лет плавал по Заливу на каяке и никогда ничего подобного не видел — чтобы на расстоянии меньше 500 ярдов от тебя выплыл настоящий кит.

Мы приплыли к тому месту, где он появился в последний раз. Ничего. Мы снова почувствовали себя дураками, но уже меньшими, чем прежде: а вдруг кит знал, что мы здесь и за ним наблюдаем; может, он выплыл во второй раз именно потому, что мы за ним погнались. Киты — умные животные, а если они умные, им должно нравиться играть в догонялки, как и прочим умным животным, например собакам, дельфинам и многим другим, кого я мог бы перечислить, но не стану; среди них животные, известные как свиньи, — существа, которых принято считать умными, хотя своим поведением они никак не подтверждают этой точки зрения.

Мы стали ждать. Три минуты, пять минут.

И вот опять в глубине залива: господи боже — фонтан и спина! Он всплыл в третий раз, в 300 ярдах от прежнего места. Мы не знали, что делать. Снова плыть за ним? Или просто подождать еще? Может, если мы останемся на месте, у нас будет больше шансов увидеть его вблизи? Мы решили проплыть полпути, а там подождать.