Из приличия пришел приемный отец. Сказал, как принято: «Возвращайся с победой!» В злющих глазах ясно читалось: «Возвращайся куда хочешь, только не сюда!»

А вот Даугур проводить его не смог – расхворался от переживаний. И Орешек искренне об этом жалел.

Впрочем, расставание принесло молодому Соколу и несколько мгновений чистой, яркой радости. Откуда-то из-за спин вывернулась Аранша, с поклоном протянула меч в ножнах, сказала четко: «Приказ моего господина исполнен!» – и тут же исчезла, Орешек не успел ни поблагодарить, ни вознаградить ее. Ножны были чужие, незнакомые, но Орешек даже не стал вытаскивать клинок. Он и так знал, что это за меч, – и счастливо улыбнулся, садясь в экипаж...

Нурайны в момент отъезда с ним не было. Она ускакала вперед, пообещав присоединиться к нему по дороге – чтобы никто не судачил о цели их совместного путешествия.

* * *

– Нет и еще раз нет! Да чтоб я сдохла от удавки и на костер легла... чтоб мне меч на прялку променять, чтоб мне жалованье ввек не выплачивали! И не проси, госпожа, я в такой дурацкой затее тебе не помощница!

– Послушай Араншу, светлая госпожа, она дело говорит! – поддержал рассвирепевшую наемницу Айфер. – Что там хорошего, в этом Наррабане? Вонь, жара, песок, верблюды плешивые... пресные лепешки... а главное, куда ни плюнь, наррабанцы! И откуда их там столько взялось?

Арлина – в мужской одежде, с небольшим дорожным мешком в руках – обвела наемников приветливым ясным взглядом.

– Так вы отказываетесь мне помочь? Очень жаль! Тогда я отправляюсь в путь одна.

– И одна не поедешь! – пригрозила Аранша. – Хочешь в крепость – пожалуйста! Хочешь к дяде-тете – проводим! А вздумаешь дурить и в чужие земли рваться – свяжем! Мы за тебя перед Хранителем в ответе.

– Точно! – солидно подтвердил Айфер. – Хранитель велел – в замок к дяде!

– А он не мог тебе приказывать! – ехидно указала Волчица. – Он Обет Покорности на себя еще не принял, а значит, Хранителем быть не может!

– Мне дарнигар велел! – отмел эти несерьезные аргументы Айфер. – Так что Аранша верно говорит: повяжем мы тебя! Веревками! Целее будешь!

– Осмелитесь прикоснуться к Волчице? – с расстановкой спросила Арлина.

После напряженной паузы Аранша негромко ответила:

– Наверно, осмелюсь...

И вдруг закричала в полный голос:

– Да с какой стати порядочную барышню в тот поганый Наррабан потянуло? Что ты там забыла? На верблюдах не ездила? Этих, как их, крокодилов не ловила?

Арлина метнулась к наемнице, стиснула ее крепкие загорелые руки.

– Аранша! – заговорила она горячо и убедительно. – Ну, пойми же, мне обязательно надо быть там! Ты разве не знаешь, что сказители поют про этот Наррабан? Там бродят хищные кошки крупнее лошади... там драконы летают гуще, чем в Подгорном Мире... это правда, я сама слышала! Там путников сухой ветер с головой заносит песком, а потом их кости белеют на тропе... там на дорогах хозяйничают банды свирепых убийц... там на каждом шагу встречаются попавшие в беду красавицы, которых надо спасать от злодеев и чудовищ. Ну, подумай сама: как я могу отпустить его туда одного? Кто же ему поможет, как не мы с тобой?

На лице Аранши появилась улыбка – сначала неуверенная, недоверчивая, а затем широкая, белозубая, радостная.

– Вот оно в чем дело! Да что ж ты сразу... Ну, будь по-твоему, Волчица! Никого к господину не подпустим: ни дракона, ни убийцу, ни несчастную красавицу!

– Эй-эй! – встревожился Айфер. – Ты что, мозги в болото обронила? Я сам никуда не поеду и вас обеих не пущу!

– Айфер у нас – птица гордая: пока не пнешь – не полетит! – доверительно объяснила госпоже Аранша. Затем обернулась к наемнику и свирепо рявкнула: – Ну ты, битый вояка! Это ты так со своим десятником разговариваешь? С меня, между прочим, бляху еще никто не снимал! Я твой командир – понял, ты, хряк с мечом?!

– Но дарнигар велел... – растерялся наемник.

– Я тебе и дарнигар, и Хранитель, и папа с мамой! Погоди, вернемся в крепость, порадуешься ты у меня! В твоем договоре что сказано? Что тебя можно занимать на хозяйственных работах... по усмотрению десятника. Вот я тебя и займу! Будешь вместе с рабами свинарник чистить – день за днем, пока сам не захрюкаешь!

– Ну что ты расшумелась? – примирительно развел руками Айфер. – Как говорится, нам, наемникам, все одно: что наступать – бежать, что отступать – бежать... В Наррабан так в Наррабан!

Все-таки не стоило так углубляться в лес, надо было держаться дороги. Конечно, не хотелось попадаться на глаза путникам... но эти проклятые заросли крапивы! Этот зеленый огонь, охвативший тело злее погребального костра!..

Солдаты, сожри их Клыкастая Жаба, на прощание стянули у него с ног сапоги, содрали всю одежду, кроме набедренной повязки. «Ему уже ничего не понадобится! – весело объявил негодяй десятник. – Он же мертв!..»

Человек потряс головой и страшно оскалился.

Мертв? Он? Да он никогда не был таким живым, как сейчас!

Мертв он был раньше – когда безуспешно пытался спорить с пустотой, разрастающейся в душе. А сейчас пустоты нет! Душа до краев заполнена багровой лавой ненависти. Человек дышал ровно, размеренно, сдерживая себя, боясь, что часть этой драгоценной ненависти расплещется бранью и проклятиями, бесполезно растревожит вечерний лесной воздух и растворится в сумрачной синеве. Нет, ему нужна каждая капля! Теперь у него есть цель – грозная, мучительно зовущая к себе. Мщение! Расправа с проклятым самозванцем!

Странно, почему даже старая сволочь Даугур не вызывал в нем такой бешеной злобы? Конечно, неплохо бы убить и его тоже... как и зрителей на площади, всех, одного за другим, как и Соколов, отрекшихся от него на полночной церемонии...

Вспомнились заведенные назад руки, привязанные к столбу; кольцо костров во мраке; тени, одна за другой входящие в это кольцо; голоса, мужские и женские, поочередно произносящие одну и ту же фразу:

– Я не знаю этого человека...

– Я не знаю этого человека...

– Я не знаю этого человека...

Ни стыда, ни горя не испытывал сейчас безымянный отщепенец. Только ненависть. Самозванец не должен жить! Если чужое имя не задушило его, застряв в глотке... если чужая одежда не вспыхнула у него на плечах...

Человек вытянул перед собой руки, исцарапанные колючим шиповником и обожженные крапивой, и взглянул на них так, словно видел впервые. С уважением взглянул, с почтением. Ведь этим рукам суждено расправиться с самозванцем!..

И тут человек опомнился. Он в лесу! И уже темнеет! Скорее назад, на дорогу, пока не вышло на охоту лесное зверье! Выбраться к любой деревне, к людям... Когда-то – в невообразимо далеком прошлом – он уже был один в ночном лесу. Но в тот раз он дрожал за свою жизнь, а сейчас – за свою месть.