– А я, между прочим, не стыжусь своего происхождения от этого великого человека! И любой из вас гордился бы таким предком!

А с другой стороны кто-то визжал, обращаясь к Даугуру:

– Ну и какая же Ветвь примет этого ублюдка к себе? Какая Ветвь согласится на сына, которого когда-то можно было купить на рынке?

– Ветвь, которая не может выбирать! – твердо ответил на визг Даугур. – Ветвь Левого Крыла. Там теперь остается лишь один старик, с ним я как-нибудь договорюсь – усыновит!

– Полено ты еловое, а не Мудрейший! – захлебнулся от негодования визгливый голос. – Это же я, я – этот самый старик!

– Ох, прости, почтенный Ралдан, не узнал я тебя, – смутился Даугур. – Не спеши уходить, когда окончится суд... нам надо поговорить...

– Да пусть с тобой Клыкастая Жаба в болоте разговаривает!..

К площади стекались стражники, решившие, что в городе вспыхнул мятеж. Узнав, в чем дело, вновь прибывшие тоже начинали орать.

Каррао положил руку на плечо Даугура:

– Преклоняюсь перед твоей отвагой, Сокол! Не думал, что у тебя такая молодая душа!

– Я сам не думал, – негромко признался Даугур. – Сам от себя этого не ожидал.

– Надеешься после такого остаться Мудрейшим?

– Вряд ли. Но пока власть в моих руках – сделаю все, как решил!

– Да, это законно... дерзко до наглости, но законно, есть лишь одна неувязка: парень сам себе не принадлежит. У него имеется хозяин... ну, тот астролог из Рода Ульфер. Вправе ли мы распоряжаться чужим имуществом?

Эти слова расслышал Джангилар, который, забыв о своем королевском величии, продолжал препираться с толпящимися внизу Детьми Кланов.

Король обернулся к Мудрейшим. Его мальчишеский запал разом погас, глаза стали угрюмыми.

– Пусть это не заботит вас обоих, – отрывисто, почти враждебно сказал Дракон. – Астролог не придет, чтобы потребовать свое добро. А если он все-таки явится... – Джангилар горько усмехнулся. – Что ж, тогда я сам улажу вопрос так, чтобы достойнейший Илларни остался доволен...

Как ни странно, в буре страстей ваасмирцы дружно забыли о живом человеке, из-за которого поднялся шум.

Орешек, белый, как льняное полотно, был похож на путника, который неосторожно задумался на горной тропе и резко очнулся от своих мыслей, увидев под ногами край пропасти.

Отвага Орешка была отвагой человека, которому нечего было терять. И теперь проблеск надежды был подобен удару молнии. Пытка надеждой была ужаснее всего, что перенес самозванец до этой минуты, – она чуть не сломала парня. Человек более слабый от такого потрясения потерял бы сознание.

Орешка удержала на ногах гордость – та самая гордость, которая за время пребывания мнимого Сокола в крепости успела основательно врасти в его душу. Теперь он просто не смог бы заскулить, упасть на колени, взмолиться о пощаде, – как не смог бы настоящий Сокол. И пусть площадь опасно накренилась перед глазами – Орешек усилием воли преодолел дурноту, заставил себя поднять голову и дерзко взглянул на толпу.

Вокруг кипел, шумел, бушевал чуть ли не весь Ваасмир, и центром этого урагана было гневное кольцо Детей Клана вокруг судейского возвышения.

Лишь двое в этом кольце сохраняли неподвижность и молчание. Две женщины остались сидеть на скамье.

Арлина застыла, вскинув ладонь к губам; лицо ее резко белело в ореоле черных волос, глаза стали огромными и тревожно потемнели.

А Сайвафина, Бессмертная Орлица, покойно опустила руки на колени, справедливо полагая, что ее магические услуги сейчас никому не нужны. Она поглядывала вокруг и тихо улыбалась, радуясь, что и на триста тринадцатом году жизни сумела увидеть что-то новое и удивительное для себя.

Тихое журчание воды, сбегающей из мраморного птичьего клюва в маленький бассейн, успокаивало взбудораженные нервы, усмиряло душевное смятение. Оплетающий стены плющ так мирно, так спокойно спускался к скамье, что хотелось благодарно погладить кончиками пальцев круглые темные листья.

Орешек откинулся на резную спинку скамьи, удобно вытянул ноги в дорогих мягких сапогах, закинул руки за голову. Впервые за последние сутки он был один. Хорошо бы навсегда остаться в этом уютном внутреннем дворике, слушать пение тонкой водяной струйки и ни о чем не думать...

Как же, не думать! Так это у него и получится! Отдохнешь тут... когда память вновь и вновь подбрасывает картины этой невероятной ночи!

Как переживут такую встряску Кланы, когда весть о случившемся разлетится по Грайану? Сумеет ли старый Даугур остаться Главой Соколов?

Ничего не скажешь, старик действовал решительно, не тянул время. В ночь после суда свершились два обряда. В полночь Клан Сокола лишился одного из своих сыновей, на рассвете – обрел нового.

Как ни странно, Орешек не испытывал радости. Умом он понимал, какая неслыханная честь оказана ему, на какую головокружительную высоту подняла его судьба. Но в душе были лишь усталость и пустота. Хотелось спать.

Что изменил в нем обряд? Орешек не ощущал себя иным, чем прежде.. только измотанным. Да и сам обряд запомнился беспорядочно мелькающими картинами. Ярче всего в память врезался погребальный костер: смолистый жар, желтое пламя совсем близко, край погребальной пелены, сбившийся под щекой, и откуда-то извне, из-за огня, из иного мира – монотонное бормотание жрецов. Казалось, Бездна рядом: шевельнись – и соскользнешь в нее...

Это – да, это – впечатляло! Куда больше, чем потоки воды, которые позже обрушивались на его обнаженное тело, смывая прошлую жизнь. Смывать-то они, может, и смывали, но уж очень было холодно. Хотелось не размышлять о своем новом величии, а скорее одеться.

И слова, слова, слова... Что ж, высокородные так же любят поговорить, как и простые грайанцы! А потом, когда «новорожденный» Сокол был облачен в одежду со знаками Клана, его торжественно повели на пир в честь нового имени. А всем известно, что имя сыну должен дать отец...

Орешек чуть не расхохотался, вспомнив злобную физиономию своего приемного отца. Парню успели шепнуть, что Ралдан Разящий Лук был ярым противником усыновления. Никто не знал, чем Мудрейший сломил сопротивление вредного старикашки: угрозами, лестью, щедрыми обещаниями? Так или иначе, роль свою Ралдан сыграл вполне удовлетворительно: возложил, как велит обычай, ладонь на голову неожиданно обретенному «младенцу» и на все почтеннейшее собрание провизжал:

– Свидетельствую перед богами и людьми, что это мой сын и что имя ему – отныне и до смерти – Ралидж Разящий Взор!

Это была идея короля: дать новому Соколу имя прежнего, словно и не обрывалась бегущая из прошлого ниточка.

Орешку в тот миг это было безразлично. Ралидж так Ралидж. Так даже удобнее: он успел привыкнуть к этому имени.

Но позже он вынужден был призадуматься – когда присутствующие начали дарить «малышу» подарки. Первым к нему шагнул Мудрейший, снял дрожащими старческими руками с собственной груди тонкую серебряную цепочку, на которой покачивалась овальная пластинка с выгравированным соколом.