Потом они подошли к Тени.

— Ты тот самый? — спросила самая высокая.

— Тот, кто будет оплакивать Отца Всех? — спросила средняя.

— Ты был избран, чтобы держать бдение? — спросила самая маленькая.

Тень кивнул. Впоследствии он никак не мог вспомнить, на самом ли деле он слышал их голоса или просто понял, что они имеют в виду, безо всяких слов — просто по глазам и лицам.

Мистер Нанси, который успел между тем зайти в дом, чтобы воспользоваться туалетом, тоже подошел к дереву. Он курил сигарку. И вид у него был задумчивый.

— Эй, Тень, — окликнул он Тень, подойдя поближе. — Не стоит тебе в это ввязываться. Я серьезно. Мы вполне можем найти более подходящую кандидатуру.

— Я сам, — коротко и просто ответил Тень.

— А если ты умрешь?! — взвился мистер Нанси. — Если не выдержишь?

— Значит, я умру, — сказал Тень.

Мистер Нанси в сердцах швырнул сигарку в траву.

— Я давно говорил, что у тебя в голове вместо мозгов — говно. Говно и есть! Ты что, не видишь, перед тобой дверь камеры смертников открывают?

— Мне очень жаль, — сказал Тень. И больше не сказал ничего.

Нанси направился к автобусу.

К Тени подошел Чернобог. Вид у него тоже был не слишком довольный.

— Ты уж постарайся живым после всего этого остаться, — сказал он. — А то кого же мне и ждать, как не тебя.

И тихонько ударил костяшкой согнутого пальца Тень в середину лба, сказав: «Бам!». Сжал Тени локоть, похлопал его по плечу и присоединился к мистеру Нанси.

Самая высокая, имя которой звучало как-то вроде «Урта» или «Урдер»[122]— она представилась, но к ее вящей радости правильно повторить ее имени он так и не смог, — жестами велела ему избавиться от одежды.

— Что, все снимать? — спросил Тень.

Высокая пожала плечами. Тень разделся до трусов и футболки. Женщины приставили к дереву лестницы. На одну из них — расписанную от руки вьющимися побегами с цветами и листьями — они указали ему.

Он взобрался на девять ступеней вверх. А потом, по их настоянию, сошел на низко растущий сук.

Средняя вывалила на траву содержимое мешка. Он был полон мотков спутанных тонких веревок, потемневших от времени и грязи, и женщины принялись распутывать их и аккуратно раскладывать на земле рядом с телом Среды.

Потом они снова поднялись на дерево, каждая по своей лестнице, и принялись вязать на веревках узлы, изящные и хитрые, а веревками опутывать сначала дерево, а потом и Тень. Спокойными движениями, как акушерки или больничные сестры, или как те женщины, что обмывают трупы, они сняли с Тени трусы и майку, а потом привязали к стволу: нигде не затянув лишнего, но уверенно и твердо. Он поразился тому, насколько легко и удобно узлы и веревки держат его вес. Они пропустили веревки ему под руки и между ногами, обвязали вокруг пояса, обхватили щиколотки, грудную клетку и притянули к дереву.

Последней веревкой ему аккуратно захлестнули шею. Поначалу это было не слишком удобно, но вес был идеально распределен, и ни одна из веревок не впивалась ему в плоть.

Ноги его были в пяти футах от земли. Дерево было огромное и безлистое, и ветки казались черными на фоне серого неба, а кора была гладкой и серебристо-серой.

Они убрали лестницы. Когда опора ушла, он на долю секунды ощутил прилив паники, но веревки приняли на себя вес его тела, и он просел всего на пару дюймов. И по-прежнему не издал ни единого звука.

Женщины уложили тело, завернутое в саван из гостиничных простыней, у подножия дерева и ушли.

Оставили его одного.

Вздерни, вздерни меня, и пускай я умру,

Вздерни, вздерни меня, и пускай я умру,

Все, что было, ушло, погибло давно,

В холодной могиле давно.

Старая песня

В первый день, который Тень провисел на дереве, он испытывал только чувство неудобства, которое понемногу перерастало в боль, и страх, а еще иногда странное чувство, что-то среднее между апатией и скукой: серенькое такое приятие, ожидание.

Он висел на дереве.

А ветер совсем стих.

Несколько часов спустя перед глазами у него начали спорадически вспыхивать яркие алые и золотистые пятна, похожие на цветы, которые переливались и пульсировали, и жили собственной жизнью.

Боль в руках и ногах, постепенно разрастаясь, сделалась непереносимой. Если он расслаблялся и давал телу возможность осесть вперед и безвольно повиснуть на веревках, веревка на горле натягивалась, и мир начинал подрагивать и расплываться у него перед глазами. И тогда ему приходилось опять прижиматься к стволу. Он чувствовал, как напрягается у него в груди сердце, выбивая отчаянную аритмичную дробь, которая продолжает гнать по телу кровь…

Перед глазами у него начали кристаллизоваться и взрываться изумруды, сапфиры и рубины. Дыхание превратилось в череду неглубоких полувздохов-полувсхлипов. Кора дерева царапала спину. Вечерняя прохлада дрожью пробегала по голой коже, разбрасывая по ней густые россыпи мурашек.

Все просто, сказал у него в голове чей-то голос. Но есть один секрет. Ты либо сдохнешь, либо нет.

Мысль эта отчего-то очень ему понравилась, и он начал повторять ее про себя снова и снова, не то как мантру, не то как детскую считалку, стараясь приспособить ее ритм к биению собственного сердца.

Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.

Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.

Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.

Все просто, есть один секрет, ты либо сдохнешь, либо нет.

Шло время. Одна и та же строка повторялась снова и снова. Он слышал ее. Кто-то все время повторял эти слова вслух, и останавливался только тогда, когда рот у Тени пересыхал окончательно, когда язык превращался в шершавый кусок кожи и начинал царапать небо. Он оттолкнулся ногами от дерева, вперед и вверх, пытаясь перераспределить вес тела так, чтобы легкие хоть как-то можно было наполнять воздухом.

Он дышал и дышал, пока сил держаться не осталось совсем, и тогда он упал обратно, отдавшись на волю пут, и снова повис на дереве.

Когда где-то рядом началась возбужденная болтовня — насмешливая, шумная и злая, — он старательно закрыл рот, подозревая, что все эти звуки производит он сам; но болтовня не унималась. Значит, это мир смеется надо мной, подумал Тень. Голова его скатилась и упала на бок. Рядом по стволу дерева пробежало какое-то живое существо и остановилось прямо возле головы. А потом крикнуло ему в самое ухо, громко, одно-единственное слово, которое звучало как «рататоск». Тень попытался повторить это слово, но язык прилип к небу. Он медленно повернул голову и увидел перед собой серовато-бурую мордочку и заостренные ушки белки.