Но каролингская эпоха не ограничилась обзорами и подражаниями. Это был также период активного переписывания рукописей и, значит, открытия заново великих произведений поздней античности. В результате «Регистр» писем Григория Великого, до VIII в. остававшийся в Латеранских архивах, распространился по всей Европе. В 780-х гг. италийский монах Павел Диакон также обнаружил стихи Венанция Фортуната и способствовал их популяризации; придя в восхищение, он даже сочинил эпитафию, чтобы украсить могилу исчезнувшего поэта. Новое открытие этих источников неминуемо побуждало привнести в образ Брунгильды какие-то оттенки. Так, Павел Диакон в «Истории лангобардов» изобразил ее смелой и великодушной королевой.

Благодаря подобным любительским погружениям в старинные документы просвещенные люди каролингских времен вступали в непосредственный контакт с остатками того, что было сделано Брунгильдой. Так, в начале IX в. библиотекарь Лоршского монастыря нашел в Трире рукопись, содержавшую дипломатические архивы королевства Австразии, которые, вероятно, были собраны в 590-х гг. епископом Магнерихом. Гордый находкой, монах сделал с нее копию и привез свою добычу в Лорш. В этом интеллектуальном очаге, близком к каролингской власти, немедленно заинтересовались письмами Брунгильды. К тому же Карл Великий и его люди находились в состоянии латентного конфликта с Константинополем из-за притязаний первого на императорский титул и на обладание Истрией; применительно к этой ситуации эпистолярное досье 580-х гг. могло представить интересные прецеденты. Из-за ценности этого материала никто не хотел обращать внимание, что основной вклад в него внесла проклятая королева. Лоршский библиотекарь довольствовался тем, что записал в своем каталоге: «Книга из сорока трех писем епископов и королей, соединенных в единую рукопись».

В более широком плане служители церкви каролингских времен проявляли профессиональный интерес к сохранению старинных документов. Во времена, когда письменные доказательства вновь обрели былое значение, любая грамота могла в тот или иной день оказаться полезной, позволив отстоять права или выдвинуть притязание на утраченные владения. Операция сохранения часто сводилась к переписыванию на прочный пергамент всех оригинальных документов, записанных на хрупких меровингских папирусах, причем без учета нравственных качеств донаторов. Так, оба каноника, скомпилировавшие с 872 по 875 гг. «Деяния епископов Оксерских», записали в одну и ту же статью благочестивые дарения Брунгильды и ее убийцы Хлотаря II. Каноник Флодоард, составлявший в начале X в. «Историю Реймсской церкви», в то же время работал как архивист, которому известны нужды его учреждения. Сначала он навел справки об оригинальных грамотах, какими располагал его собор в подтверждение обменов землями между Брунгильдой и епископом Соннатием. Далее, умело используя книгу Григория Турского, составил протокол процесса Эгидия, чтобы получилась памятка о процедуре, какую следует производить для смещения епископа.

Итак, в каролингские времена у историков, агиографов и архивистов было три разных взгляда на Брунгильду. Сознавали ли они, что говорят об одной и той же королеве? Крайне маловероятно. Каноники из Оксера уже не знали, кто такая дама по имени Ингунда, упоминавшаяся в их документах, а переписчик из Лорша при записи совершил ошибки, свидетельствующие о серьезных пробелах в знании истории. Ведь даже если копии «Десяти книг истории» Григория Турского находились в обращении, нет оснований утверждать, что их содержание было общеизвестным.

Однако имя Брунгильды людям IX в. было еще было довольно знакомо. Возможно, потому, что образ этой королевы имел и четвертое измерение — литературный персонаж. Эпопеи каролингских времен, к сожалению, известны очень плохо. Карл Великий, по словам его биографа Эйнхарда, велел записать «старинные варварские песни, которые воспевали деяния и войны прежних королей». От этого сборника, увы, ничего не осталось. Лучше всех сохранились две каролингских эпопеи — латинское сочинение IX в. «Вальтарии» и поэма на древневерхненемецком «Песнь о Гильдебранде». Там встречаются такие великие персонажи прошлого, как Аттила, Теодорих (Дитрих) или бургундский король V в. Гундахар (Гунтер). Из этих кратких упоминаний романтические историки XIX в. сделали вывод, что германские народы ревностно хранили устную память о великих людях из своей истории: если в IX в. поэты оплакивали несчастья бургундов V в., неминуемо надо предположить, что подобные песни были в ходу четыреста лет. На самом деле такая гипотеза не выдерживает проверки. Во-первых, каролингские поэты, произведения которых сохранились, были людьми учеными: материал для своих рассказов они могли черпать в библиотечных книгах, а не обязательно в народных песнях. Во-вторых, авторы эпопей довольствовались тем, что брали из источников некоторые имена персонажей и отдельные факты, по которым последних можно было опознать: так, они сообщали, что Теодорих Великий сражался с Одоакром и что Аттила был могущественным королем гуннов, но не более того. На основе этих минимальных сведений они придумывали оригинальные сюжеты, не претендовавшие на историчность, потому что для эпического рассказа было характерным только эстетическое единство. Кстати, каролингские поэты ставили целью не знакомство аудитории с событиями прошлого, а, напротив, отражение реалий своего времени. Может быть, «Вальтарий», три героя которого калечат друг друга, прежде чем прекратить бой при всеобщем ликовании, был ироническим отражением междоусобной войны сыновей Людовика Благочестивого.

Хотя эти редкие обломки эпической поэзии IX в. никакого упоминания о Брунгильде не сохранили, похоже, есть основания предполагать, что существовала героиня по имени Brunehilde; для нее несомненно остались только имя, титул королевы и воспоминание, что ее муж был предательски убит. Подобную перемену сделала возможной «Книга истории франков», уже предложившая романтическую трактовку этого персонажа. Если Brunehilde присутствовала среди героев каролингского эпоса наряду с Дитрихом, Аттилой и Гунтером, это может объяснить новое совместное появление этих персонажей в эпопеях XII–XIII вв.

Рождение королевы Франции

Тем не менее вступление Запада в феодальную эпоху было отмечено не резким подъемом мирской поэзии, а продолжением ученых изысканий под сенью монастырских галерей. Благодаря постепенному исчезновению каролингского порядка образы великих женщин прошлого открывали заново. При помощи библиотек, укомплектованных лучше, чем считалось долгое время, стало возможным вновь собрать из разрозненных фрагментов образ Брунгильды.

Первую попытку синтеза предпринял монах Аймон Флерийский, незадолго до тысячного года написавший монументальную «Историю франков». Похоже, он работал в прекрасных условиях. Монастырь Флери располагал копиями «Истории» Григория Турского и «Хроники» Фредегара; кроме того, Аймон имел доступ к письмам Григория Великого и к нескольким стихам Фортуната. Поэтому для периода с 560 по 613 г. он составил детальную и сравнительно полную картину. Ни одно из предыдущих произведений не может с ней соперничать. Однако, интерпретируя саму личность Брунгильды, Аймон оставался в плену каролингской историографической традиции, главным источником которой была «Книга истории франков». Тут и там у него встречаются коварные замечания: «Фредегонда была женщиной красивой, рассудительной в совете, а в хитрости ей не было равных, за исключением Брунгильды». Что касается заключительного суждения, оно оказалось очень суровым: Брунгильда заслужила понесенную ей кару алчностью и тем, что погубила членов своей семьи; кроме того, она выказала гордыню, присвоив власть, желать которой женщины не вправе.