ни простым глазом, ни в бинокль ничего разобрать было нельзя. Над всей немецкой линией стояло густое сплошное облако пыли.

День выдался солнечный и совершенно безветренный.

Было два с половиной часа дня.

Ровно в три часа вся наша артиллерия замолчала, как отрезала. С нами был телефонист с аппаратом, который был связан с батальонным телефоном, а тот, в свою очередь, со штабом полка.

Через пять минут слышим:

– Вашесбродие, из штабу передают: преображенцы и егеря пошли!

Мы все сняли фуражки и перекрестились:

– Господи, дай Бог!

Что «пошли», мы и сами почувствовали по бешеной стрельбе, которая началась по всей немецкой линии. Винтовочные пачки, пулеметы, шрапнель над первой линией и несколько тяжелых батарей, которые сразу же стали бить по ближним и по дальним резервам, то есть по нам.

Несколько двухсаженных фонтанов земли взлетели к небу совсем близко.

Но мы все были в таком состоянии, что даже не пошевелились, а стоя во весь рост, прильнув к биноклям, изо всех сил старались разглядеть и понять, что там впереди делается.

Около наших ног, не отпуская трубки, лежал телефонист. Голос у него прерывался. Видно было, что волновался он не меньше нашего.

– Вашесбродие, преображенцы остановились!..

По сразу изменившемуся характеру стрельбы прямо перед нами, стало ясно, что там творится что-то для нас скверное.

– Боже ты мой, Господи, опять неудача!

Так прошло минут пять. Вдруг снова голос телефониста, на этот раз радостный:

– Вашесбродие, из штабу передают: егеря дошли и заняли окопы!

И сразу же на душе стало легко и захотелось туда бежать.

Передали эту радостную весть по полкам нарочно или узнали сами, как мы, но через минуту весь верстовой четырехугольник резервов, измайловцы и мы, стали бешено кричать. Измайловцы начали, мы подхватили:

– Кавалерия, кавалерия!!

Рев был дикий, радостный, оглушительный… Ни на каких смотрах и парадах так никогда не кричали.

Слева, внизу, в лощине, довольно близко от нас, стоял спешившись какой-то кавалерийский полк. Кажется, мариупольские гусары. Мы тогда в первый раз их заметили.

Видно, этого крика они только и ждали. Выскочили вперед офицеры. Слабо донеслась до нас команда:

– По коням! Садись! Рысью ма-арш!

Эскадроны один за другим двинулись и сразу же перешли в галоп. Но еще не выходя из нашего поля зрения, вдруг сбивчиво остановились, покрутились на месте и полным ходом пошли назад.

К этому времени прекратился и крик.

Заняли ли егеря первую линию немецких окопов и были выбиты, или просто не смогли до нее дойти, как преображенцы, но стало ясно, что радость была преждевременна, что никакой победы нет и что кавалерии там делать нечего.

Сердце у нас опять упало, и на этот раз окончательно. Через полчаса стало известно, что атака была отбита по всей линии и у преображенцев, и у егерей и что потери большие.

Среди офицеров несколько раненых, а убиты у преображенцев Малевский-Малевич, брат полкового адъютанта Петра Малевского, а у егерей молодой князь Оболенский.

Стрельба тяжелыми снарядами по нам продолжалась еще несколько часов. К вечеру все стихло.

Весь вечер мимо нас таскали преображенских раненых.

Теперь какая цель была этой атаки? Прорыв? Но прорывы подготовляли иначе, даже и у нас. Демонстрация? Но демонстрация подразумевает серьезное действие на другом участке, откуда нужно во что бы то ни стало и какой угодно ценой отвлечь внимание противника… Сколько было известно, в это время ни на каком ближайшем участке фронта никакой серьезной атаки произведено не было… Атаковало несколько дивизий, в частности две гвардейские, при помощи своей собственной артиллерии, и почему-то по четыре роты от полка… И разумеется, все были отброшены назад и с какими потерями!

В нарушение главного военного принципа били не кулаком, а растопыренными пальцами. Причины, почему все это делалось так, а не иначе, конечно, были. Мы их тогда не знали. К сожалению, не знаю я их и теперь.

На следующий день передавали, будто командующий армией Каледин был очень недоволен, говоря, что гвардия не желает по-настоящему драться и симулирует атаки… «Симулирует атаки!» – веселый разговор!

В тот же день вечером стало известно, что на 7-е число на тех же местах приказано атаковать нам и измайловцам.

Для боев у нас в полку всегда велась строгая очередь. В полку батальонам, а в батальонах – ротам.

На этот раз батальонам приходилось идти по порядку: 1, 2, 3 и 4-му.

Из каждого батальона атаковать должно было по одной роте. Шли так: 2, 8, 12 и, кажется, 15-я.

При успехе в прорыв должен был броситься весь полк.

1-го числа вечером мы сменили на передовой позиции преображенцев. Два дня ушло, очевидно, на приведение в порядок артиллерии и на пополнение их запасов. Насколько мне известно, в людях потерь у них не было.

5-го днем узнали подробности предстоящей атаки.

Артиллерийская подготовка, как и в прошлый раз, начнется в 6 часов утра 6 сентября и будет продолжаться почти сутки, то есть до 4 часов утра следующего дня, когда ротам по часам надлежит подниматься и идти в атаку.

Роты занимают исходное положение: 2-я в передовом окопе, 8-я во второй параллели, 12-я в третьей и 15-я в четвертой.

По выходе 2-й роты 8-я ходами сообщения сразу же идет на ее место и, не задерживаясь, выходит за ней в поле, за ней 12-я, за ней 15-я.

Таким образом, в указанную минуту, без всяких дополнительных приказаний, весь боевой порядок начинает движение одновременно. Между параллелями около ста шагов расстояния.

В подготовке принимало участие то же количество артиллерии, что и в первый раз, то есть тот же тяжелый дивизион Вешнякова и та же наша 1-я бригада.

В шесть часов утра началась пальба. Погода была, как на заказ, солнечная и теплая. И единственное, что было хорошего тогда, – это погода.

На душе у нас было довольно скверно, так как, по совести, в успех никто не верил. Если еще при атаке 3-го числа можно было на что-то надеяться, то во второй раз, да еще через четыре дня, повторять абсолютно то же самое ничего доброго не сулило.

О разрушении немецких окопов не могло быть и речи.

Как-то после атаки 3-го, я встретил приятеля, артиллериста 1-й бригады, отвел его в сторону и задал ему прямой вопрос: чем они, собственно, рассчитывают нам помочь. На это он сказал мне, буквально, следующее:

– Говорить это во всеуслышание не нужно, но вы-то понимаете, конечно, что 3-дюймовыми пушками разрушить такие укрепления нельзя.

– Ну а огневую завесу перед атакующими, на Западном фронте это давно