Вид у Эрики был бледный, и он указал рукой на свободный стул.

– Садись, пока ты не упала в обморок. Кофе с бутербродом тоже не повредили бы.

С благодарностью во взгляде она опустилась на свободный стул у окна. Паула придвинула ей бутерброд с сыром, а Анника поднялась и налила ей кофе.

– Виола, дочь Лейфа, – художница, – начала Эрика. – Как вам известно, я разыскала ее, чтобы спросить, не оставил ли Лейф после себя материалы по делу Стеллы. Надеялась получить его записи или что-нибудь еще. При встрече со мной она не могла вспомнить ничего такого, но сейчас выяснилось, что кое-что нашла. Это ежедневник Лейфа. Такой небольшой блокнот-календарь, в котором делают записи. Я не успела его просмотреть, но отметила, что Лейф записывал туда погоду и всякие мелкие события дня. Как бы то ни было, Виола отдала мне ежедневник, когда я пришла в пятницу на ее вернисаж. Там мне очень понравилась одна картина, и я ее купила. Это портрет Лейфа.

Сделав паузу, она отпила кофе и откусила кусочек бутерброда. С усилием проглотив его, продолжила:

– Что-то в этой картине зацепило меня, но я никак не могла сообразить, в чем дело. В последнее время я перечитала все старые материалы по делу Стеллы, к тому же изучила фотографии и материалы по делу о самоубийстве Лейфа. Меня не покидало смутное чувство, что тут что-то не так.

Она отпила еще глоточек кофе. На висках у нее выступили бисеринки пота. Патрику было жаль жену, однако он восхищался ею, что она добралась сюда. Поездка на автобусе в таком состоянии явно далась ей нелегко.

– Но вчера я, судя по всему, догадалась, в чем дело.

– О чем у тебя, увы, к утру не осталось никаких воспоминаний, – не мог не вставить Патрик.

– Спасибо за информацию, – сухо проговорила Эрика. – В конце концов я все же вспомнила. Право-лево.

– Право-лево? – изумленно переспросила Паула. – Что «право-лево»?

– Смотрите сами!

Порывшись в сумочке, Эрика разложила на столе фотографии, снятые на месте самоубийства Лейфа. Затем указала на его висок.

– Вот рана от выстрела. В правом виске. Пистолет у него тоже в правой руке.

– И что? – спросил Патрик, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть снимки. После долгих лет работы в полиции ему все равно было странно видеть мертвого человека.

– Сейчас увидите! – Эрика достала свой телефон и начала перелистывать фотографии в галерее. – Я сфотографировала портрет. Он великоват, чтобы тащить его сюда. Видите?

Она указала на портрет Лейфа, и все подались вперед, чтобы разглядеть его на небольшом дисплее. Паула первой догадалась, в чем дело.

– Он держит ручку в левой руке! Он левша!

– Точно! – воскликнула Эрика так громко, что Эрнст в страхе поднял голову. Убедившись, однако, что все тихо, снова положил ее на ноги Мелльберга.

– Совершенно не понимаю, как и полиция, и родственники могли это пропустить, но на всякий случай я позвонила Виоле, и та подтвердила: Лейф был левшой. Правой рукой он никогда не стал бы пользоваться – ни для того, чтобы писать, ни для того, чтобы стрелять.

Эрика бросила на Патрика торжествующий взгляд. Тот сперва почувствовал, как под диафрагмой у него защекотало от возбуждения, но потом заглянул на шаг дальше и вздохнул.

– Нет-нет, только не говори, что…

– Придется, – ответила Эрика. – Ты должен позвонить тому, кому вы обычно звоните, чтобы получить разрешение. Придется вам выкопать Лейфа.

* * *

Билл и Гунилла сидели за кухонным столом, когда открылась входная дверь. За поздним завтраком они почти не разговаривали. Несколько раз Билл доставал мобильный телефон, перечитывал сообщение, пришедшее среди ночи. «Ночую у Бассе».

Выйдя в холл, он посмотрел на своего сына, снимавшего ботинки, и наморщил нос.

– От тебя воняет, как от спиртового завода, – сказал он, хотя решил держаться спокойно. – Просто взять и послать среди ночи эсэмэску… Ты прекрасно знаешь, что нам важно знать заранее, где ты.

Нильс пожал плечами, и Билл обернулся к Гунилле, которая стояла, прислонясь к косяку.

– Я там ночевал сто раз, – ответил Нильс. – Да, вчера мы пропустили по паре банок пива, но мне уже пятнадцать лет, я не сопляк какой-нибудь!

Не находя слов, Билл посмотрел на Гуниллу. Затем указал рукой в сторону второго этажа.

– Сейчас ты пойдешь наверх и примешь душ. И пока ты там, поищи новый стиль общения с родителями. Потом придешь сюда, и мы поговорим.

Нильс открыл было рот, но Гунилла лишь еще раз указала в сторону второго этажа. Покачав головой, сын направился к лестнице. Пару минут спустя они услышали, как наверху зашумел душ.

Билл долго смотрел в сторону лестницы. Потом пошел в гостиную и встал у окна, за которым открывался вид на море.

– Что мы будем с ним делать? – спросил он. – Ни Александр, ни Филипп никогда так себя не вели.

– Да нет, у них тоже случались трудные периоды, – ответила Гунилла. – Но у тебя тут же возникало некое срочное дело с твоими яхтами, едва дома происходил какой-нибудь инцидент. – Она горько покачала головой. – Но ты прав, до такого не доходило. Наверное, мы были слишком старыми, когда завели его.

При виде безнадежного выражения ее глаз его грудь сдавило от угрызений совести.

Билл знал, что Гунилла делала все, что могла, – это он виноват в том, что все пошло вкривь и вкось. Его отсутствие, его равнодушие. Ничего удивительного, что Нильс ненавидит его.

Тяжело опустившись на большой цветастый диван, он спросил:

– Так что же нам теперь делать?

Снова посмотрел в окно. Прекрасный день, чтобы выйти под парусом, но у него пропало всякое желание, а Халил и Аднан пойдут сегодня смотреть новое жилье.

– Он такой злой, – проговорил Билл, не отрывая глаз от моря. – Не понимаю, откуда в нем столько злобы…

Гунилла села рядом с ним и сжала его руку.

Мысль, с которой он боролся всю ночь, прочно пустила корни. Ему не хотелось произносить это вслух, однако вот уже сорок лет Билл всем делился с Гуниллой – слишком сильна была привычка.

– Как ты думаешь, он замешан в этом деле? – прошептал он. – Я имею в виду поджог…

Молчание Гуниллы сказало Биллу, что не только его одолевали по ночам мрачные мысли.

* * *

Резкими движениями Санна поднимала горшок за горшком. Она заставляла себя дышать, держать себя в руках. Розы – нежные цветы, какими бы колючими и суровыми ни казались кусты, и она запросто могла попортить саженцы. Но тем не менее просто не знала, куда деваться от ярости.

Как она могла поверить Венделе, когда та сказала, что переночует после вечеринки у отца? Никлас и его семья живут неподалеку от дома Бассе, так что ей удобно было бы пойти туда и переночевать у них. Это казалось таким логичным, что ей и в голову не пришло обговорить это с Никласом.