Конечно, это было не так. Но то, что произошло, вызывает ряд вопросов к Горбачеву. Почему он все время притеснял Ельцина уже после того, как поставил его во главе Московского горкома? Почему сразу же и по всем пунктам не ответил на письмо Ельцина от 12 сентября? Почему просто не поблагодарил Ельцина за проделанную работу и не дал ему отставку? Почему настойчиво предложил ему высказаться на пленуме 21 октября? Почему так болезненно отреагировал на замечания Ельцина? Почему не пошел на прекращение огня и на договор о ненападении уже после пленума? Зачем он так жестоко вытащил Ельцина из больницы прямо на заседание горкома? Зачем он вел себя по отношению к Ельцину так, что, если бы Ельцин поправился и пришел в себя, он бы никогда не забыл и не простил Горбачеву всего пережитого? Наконец, почему Горбачев не сослал его (как не раз поступали с противниками Хрущев и Брежнев) в какую-нибудь очень маленькую, очень далекую страну?

Если бы даже Горбачев сделал Ельцина своим полноправным партнером по перестройке, если бы даже он поставил его на место Лигачева, скорее всего, Ельцин все равно когда-нибудь бросил бы Горбачеву вызов. Все-таки они очень расходились во мнениях о том, насколько далеко и как быстро следует продвигаться с реформами. Но дело было не только в политике. Между характерами и стилем поведения этих двух людей имелись слишком большие, даже непримиримые различия. Враги Ельцина, возможно, преувеличивали его недостатки, когда выступали с обвинениями, но Ельцин и сам признавался, что с ним почти невозможно иметь дело. И все равно Горбачев реагировал на него с какой-то слепой ядовитой яростью. Похоже, он “не видел или отказывался видеть”, вспоминал Брутенц, что “каждая очередная антиельцинская акция (даже вызванная неблаговидными поступками самого Ельцина) немедленно ассоциируется с Горбачевым и бьет по его престижу, одновременно повышая рейтинг Б. Н.”. Горбачев “в известной степени сам создал собственного политического могильщика”[1144]. Такая последовательность событий настолько поразительна своим почти шекспировским драматизмом, что, конечно же, возникают вопросы о психологических истоках этой драмы. Поведение же в ней Горбачева настолько нехарактерно для него, что невольно задумываешься: а вдруг все-таки можно найти объяснение, если покопаться в его характере глубже?

Горбачев вспоминал, что его кое-что “настораживало” в Ельцине еще до 1985 года. Когда ЦК проверял работу свердловской партийной организации в области животноводства, Ельцин попросил Горбачева не вносить в ЦК подготовленную аналитическую записку, а направить ее для обсуждения в Свердловский обком, чтобы ошибки исправлялись на месте. Горбачев пошел ему навстречу, но в итоге Ельцин, по сути, проигнорировал выводы комиссии, проводившей проверку. Когда московский эмиссар из ЦК отчитал за это Ельцина, тот в ответ набросился на своего критика. Ельцин “неадекватно реагирует на замечания в свой адрес”, отметил Горбачев, прибегнув к деликатным оборотам речи, которые обычно насмешливо отвергал Ельцин. Не понравилось непьющему Горбачеву и то, что однажды Ельцин появился на заседании Верховного Совета в явном подпитии[1145].

Пожалуй, Горбачев отчасти выполнял завещание Андропова. Всего за несколько недель до смерти Андропов одобрил рекомендацию Лигачева, посоветовавшего поставить во главе отдела строительства ЦК Ельцина. (Потом, в период “междуцарствия” Черненко, это назначение так и не получило силы.) Но нельзя сказать, что Андропов был без ума от Ельцина: он хвалил его не как отличного первого секретаря обкома и будущего лидера, а просто как “хорошего строителя”. Правда, Ельцин успел произвести на Горбачева благоприятное впечатление, когда, оказавшись на посту московского партийного начальника, сразу же начал брать себе в подчиненные “людей деятельных, решительных, отзывчивых ко всему новому”. Понравилось Горбачеву и то, как Ельцин расчистил оставшиеся после Гришина “конюшни” в горкоме. Но при этом, по словам Грачева, Горбачев “не считал его важной политической фигурой на своей шахматной доске”. Откуда же Грачеву было известно, что Горбачев так думал? Просто дочь Горбачева, Ирина, говорила ему, что в ежевечерних семейных разговорах о кремлевских коллегах имя Ельцина упоминалось редко[1146].

Горбачев был осторожен и расчетлив, Ельцин – порывист и склонен к риску. Горбачев старался быть или хотя бы казаться сдержанным, Ельцин же или любил, или ненавидел человека, и это чувствовалось. Горбачев инстинктивно тяготел к демократии, авторитарный Ельцин был популистом. Просвещенный гуманитарий Горбачев взял в жены философа, Ельцин же учился на строителя, а у его жены было инженерное образование. Горбачева можно назвать гладким, а Ельцина – шероховатым. Горбачев предпочитал убеждать, а Ельцин обожал поскандалить. Горбачев, от природы говорун, изъяснялся многословно – ходил по кругу и часто повторялся, как будто проясняя свою мысль по ходу дела. Ельцин на слова был скуп, часто говорил тезисами: “пункт первый, второй и третий”. Любимым досугом Горбачева были долгие прогулки с женой. Ельцин в юности был чемпионом города по волейболу, а в теннис продолжал играть и после первого сердечного приступа. Даже в музыке их вкусы не совпадали: Горбачев предпочитал симфонические произведения и оперу, хотя сам любил петь народные песни и исполнял их неплохо, а вкусы Ельцина ограничивались эстрадой[1147].

Такими расхождениями можно объяснить их взаимное непонимание. Но совпадения тоже имелись. Оба родились и выросли в провинции, на селе – как, впрочем, почти все высшие советские руководители (по-видимому, москвичи слишком хорошо все понимали и не стремились к политической карьере). У обоих деды пострадали от сталинских репрессий[1148]. И Горбачев, и Ельцин примерно в одинаковом возрасте перехватили родительскую руку (Горбачев – материнскую, а Ельцин – отцовскую), чтобы раз и навсегда покончить с побоями. Но все эти параллели ничуть не помогали им навести мосты, а лишь обостряли взаимную антипатию: каждый наверняка думал, что не для того он поднимался из грязи в князи, чтобы терпеть хамство от себе подобного.

Почему же Горбачев не откликнулся быстрее на письмо Ельцина от 12 сентября? Ельцин расфантазировался, что оно подстегнет Горбачева к действиям: “Он вызовет меня к себе? Или позвонит, попросит успокоиться и работать так, как я работал раньше?..” А может быть, письмо об отставке убедит его, что нужно “немедленно предпринимать какие-то шаги” (например, заменить Лигачева на Ельцина?), “чтобы обстановка в Политбюро стала здоровой и живой”[1149]. Но Горбачев, явно исполненный чувства собственного превосходства, воспринял жалобы Ельцина, по словам Грачева, как “банальную размолвку” между Ельциным и Лигачевым, “не заслуживавшую особого внимания, тем более в преддверии важного и политически деликатного для него события – празднования 70-летия Октября”[1150].