– Смотри, не промахнись, как тогда. И полковника не упусти. Насколько я понимаю, оба-два они не договорятся друг с другом. Упустишь, не сносить тебе головы.

«Не пугай. Велика твоя власть, но теперь я точно знаю, есть власть превыше твоей. А я пока что ещё человек. Грешный, но человек», – снова возразила она про себя, а уста произнесли.

– Не упущу, господин, на этот раз не упущу. Полковника тебе всего с потрохами отдам. А моё оставь мне, я ведь всё одно твоя.

Сидящий на троне на мгновение задумался.

– Принимающий того, кого я пошлю, меня принимает, – проговорил он еле слышно, и снова откинувшись на высокую спинку, закрыл глаза, подставляя бледное лицо лунному ветру. – Ладно, бери. Он пока у меня в кутузке, но скоро его выпустят. На реке людишки Ивана Купалу[113]празднуют – там найдёшь его.

Нас отпустили быстро, почти сразу, как только мы въехали в село и подкатили к центральной избе, где располагалась, по всей видимости, местная власть. Какой-то главный чин, даже не расспросив нас о цели нашего приезда, не взглянув на нас даже, отдал соответствующее распоряжение, и недоумевающий Петрович был вынужден вернуть нам ключи от машины, повелев убираться на все четыре стороны, пока начальство не передумало. И слава Богу, потому что я всё равно не раскрыл бы причины, по которой нас занесло в это затерянное таёжное место. Не смог бы раскрыть, так как сам тогда не вполне понимал её. Я только искал, пытался уяснить, зачем седой древний старец послал меня сюда, ничего не объясняя, только загадывая загадки, отгадывать которые мне предстоит здесь. Хотя многое из сокрытого стало уже проясняться для меня, впрочем, не очевидно, не давая ответов, а ставя всё новые и новые вопросы. Я решил не педалировать события, предоставляя провидению самому направить стопы мои к разрешению тайны, которая – я чувствовал это – вот-вот должна была осветиться если не знанием, то по крайней мере предощущением. И ещё мне казалось, что это каким-то образом связано с Настей, которая исчезла с моего горизонта так же стремительно, как и появилась всего несколько часов назад. А может, мне просто хотелось так думать. Во всяком случае, я был просто убеждён в необходимости её найти. Это, пожалуй, единственное в чём я нисколько не сомневался на тот момент. Потому, вероятно, что жаждал этого с огромным, внезапно нахлынувшим на меня нетерпением. И к кому мне было обратиться за помощью? Где искать её в совершенно незнакомом мне месте да ещё среди ночи? Чьим советом я мог бы воспользоваться, как не Петровича – единственного во всём селе человека, на которого я мог бы рассчитывать сейчас? Он, конечно же, без восторга воспринял мою просьбу, а пробурчав только: «Да иди ты…» – отвернулся и пошёл прочь в темноту. Но тут же вернулся и остановился вплотную лицом к лицу, глядя мне глаза в глаза.

– Ты это… вот что… я Настёну-то вот с таких знаю, Крестил её, какашки ей вот этими руками подмывал, когда она ещё под стол пешком не ходила… И это… она мне заместо дочки, своих-то Бог не дал. Обидишь её – смотри у меня, – сказал он тихо, но настолько убедительно, что слова эти, пройдя сквозь мозг, осели в сердце святой отеческой заповедью. – Люди у нас разные живут, всяк со своей моралью. А молодёжь, она и вовсе сама по себе. Эту ночь они на речке гуляют, Ивана Купалу празднуют. Срамно это, ну да пускай тешатся, старики хоть и ворчат, но не в обиде. Молодые ещё, успеют и настрадаться, и навоеваться. Думаю, там она. Хотя… эта стрекоза особая, – он замолчал на минуту, почесал затылок, как бы обдумывая слово своё, и заключил строго. – Так вот, мил человек, если с добром ты – сердцем найдёшь, а если нет… лучше не ищи, садитесь вон в ваш тарантас и езжайте по добру, по здорову от греха подальше. Вот тебе мой сказ.

Поблагодарив Петровича, я побежал на берег, пылающий кострами народного гуляния. Река в этом месте делала крутой поворот и подходила довольно близко к селу. До неё было не более километра, а огни костров, отчётливо видные из села, служили мне хорошим ориентиром. Водитель остался с машиной.

Ночь на Ивана Купалу – время наивысшего расцвета природы. Земля-Матушка, окончательно проснувшись и напитавшись весенними соками и ранними росами, расцветает буйным цветом, наряжается пышными нарядами разнотравья, украшается венками и букетами всяческими, словно горящая желанием и отягощённая целомудрием невеста, готовая принять над собой, на себя и в себя силу Ярилы – языческого бога Солнца – для зарода новой жизни и богатого плодородия. Солнце в эти июньские дни особенно близко к земле, особенно нежно и ласково с ней, как жених, что набрал силу и готов одаривать молодую невесту накопленным день за днём, час за часом богатством, несущий себя к великому таинству брака. Это время единения двух сил, двух стихий – огня и воды, двух начал – мужского и женского! Потому июнь – магическая пора, всегда почитаемая народом за расцвет природы, пора древних праздников, уходящих корнями в ветхость предания: Ярилы-Солнца, Русалии и, конечно, Купалы – самую короткую и самую таинственную ночь в году, которая обещает ищущим сокрытые до времени богатые златом и самоцветами клады.

По преданию Купала, которого ещё в раннем детстве от сестры Костромы унесла птица Сирин, поднял из реки венок сестры, проплывая мимо на лодке. По обычаю они должны были пожениться. Кострома не признала родного брата. И только после свадьбы жених и невеста поняли, что они брат и сестра. Тогда молодые решили покончить с собой и утопились в Ра-реке. Кострома превратилась в русалку (мавку), а над Купалой сжалился бог неба Вышень и превратил его в цветок Купала-да-Мавка, позднее получивший название Иван-да-Марья. В народе есть много вариантов легенды о том, как влюбленные Иван да Марья, не найдя счастья в земной жизни, нашли себя в мире растительном. Подобные легенды есть и у других народов: в греческой мифологии, например, Купала – это Апполон, брат Афродиты (Костромы). Они дети богини Лето, что несомненно созвучно славянской Ладе. Купала – праздник росы и огня: и тем и другим люди очищаются, и тому и другому нужно дань отдать. Роса купальской ночи обладает магической силой, даёт жизненную энергию и способствует зачатию и рождению здорового потомства. В эту ночь девушки сбрасывают с себя одежды и, нисколько не стесняясь наготы, катаются по росе, собирают её на рубахи и сарафаны, отжимают и умываются ею. Потому необходимо отдать должное русалкам – покровительницам рос…

Праздник Купалы считался великим днём очищения огнём и водой, и вместе с тем это день летнего солнцестояния, поворота-коловорота, когда природа действует с особенною всеоживляющею и всевозбуждающею силою.

Так гласит древнее народное поверие, о котором я много слышал, читал когда-то ещё юношей, затаив дыхание от мистического приобщения и проникновения в таинство седой древности – в дела давно минувших дней, преданье старины глубокой. Но присутствовать на этом празднике лично мне, как городскому жителю, никогда не доводилось. Честно говоря, я всегда считал это действо давно ушедшим в историю, растворившимся в степенных водах Леты и вообще не более как сказанием, легендой, мистической сказкой, если и имеющей реальную почву под собой, то давно оставленной и густо обросшей небывальщиной. Наилучшим подтверждением этому моему сомнению служило то поверие, что только в эту ночь цветёт папоротник, расцветает нежным девственным цветом на краткое время, всего на несколько минут и именно в полночь на Ивана Купалу. Это, как утверждает легенда, таинственный цветок любви, кто найдёт его – тот и клад найдет. Каким образом цветок любви связан с кладоискательством? Как великая тайна души, её полёт, воспарение к апогею божественного проявления сорганизуется с меркантильной жаждой сиюминутного обогащения? Я не понимал. Как не ведал иного, отличного от материального значения слова клад. Но также, как сверкающий бликами на солнце металл влечёт неугомонного кладокопателя в темноту ночи, в мистическую обстановку, при которой земля раскрывает вожделенному страждущему сокрытые в ней тайны и сокровища былых времён, также и меня тянуло теперь на берег реки непонятное, неосознанное предчувствие того, что именно там кроется от глаз моих влекущая меня тайна, моё сокровище, мой «клад». А то и больше – раскрытие загадки вопроса, зачем я здесь.