Русская дружина шла на Бюлляр-град прямым путём. На четвёртый день, выйдя из леса, тьмы пошли по булангарским небольшим градам и весям, в каждом из которых сидел малый князь, и все они лаялись промеж собой и рекли Святославу свои споры. Тот отвечал, что скоро поставит здесь тиунов русских и они все споры решат.

Объявив привал, князь повелел вызвать к нему дозорного воеводу Болеслава.

– Надобно мне знать, кто с полуночи на булгар страху нагнал, пусть вои твои попытают беженцев, – рёк Святослав, расхаживая взад и вперёд. – А ещё непременно проверить надлежит про главные силы булангарские, стоят ли они в самом деле под Бюлляр-градом, а коли ушли, то куда. – Помолчав немного, добавил: – К вечеру жду доклад полный, ступай! – отпустил Святослав дозорного воеводу. Затем вызвал посыльного и велел: – Дружине отдыхать, – и с особым нажимом изрёк: – Пока стоим, птиц в небе никаких не бить, ни единой, всё!

Посыльный, бросив привычное «Добре, княже, быть исполнену», тут же удалился. Оставшись один, Святослав достал из перемётной сумы небольшой деревянный ларчик и, бережно вынув из него соколиное перо, спрятал его в рукаве овчинного тулупа. Велев охоронцам оставаться на месте и ждать его, князь, кликнув верного стременного, пошёл с ним к заснеженным зарослям лесной малины. Здесь князь сбросил на снег тулуп, поднял над собой соколиное перо и зашептал заклятие. Он повторял и повторял какие-то слова, пока не побледнел, и, вытянувшись, будто в его тело вогнали железный стержень, рухнул на расстеленный тулуп. Стременной поглядел ввысь и узрел, как прямо над ними очерчивает круги белый сокол. Могучая птица сделала ещё несколько кругов и исчезла в сероватом зимнем небе. Безжизненное тело князя лежало навзничь на тулупе, но стременной не подходил к нему и не трогал, ведал, что того нельзя делать, пока душа князя летает над заснеженными просторами белым соколом. Много времени прошло в томительном ожидании, зорко следил юный стременной за тем, чтобы никто не потревожил покой княжеского тела, а когда увидел наконец гордую птицу над собой, что вновь стала чертить в небе круги обережные, то возрадовался. Белый сокол опустился осторожно на толстую сосновую ветку, склонил гордую голову набок и прикрыл глаза, странно опустив, будто от сильной усталости, крылья. Лежавшее на земле тело князя дёрнулось, по нему пробежала судорожная волна, потом стали подёргиваться руки и ноги, а ещё через несколько мгновений он открыл глаза. Святослав сел на тулупе, потирая лицо и виски, слегка понадавливал на глаза, а потом на несколько мгновений прикрыл их раскрытыми ладонями. Встав на ноги, он подошёл ещё не совсем твёрдым шагом к птице, что продолжала сидеть на той же сосновой ветви, и, низко поклонившись, изрёк:

– Прости меня, птица гордая, что волю твою я подавил, – не для услады души своей и не из любопытства пустого я сие сотворил, а из необходимости. Прости, брат сокол вольный, и прощай! – Святослав ещё раз поклонился недвижно сидевшей птице и пошёл прочь.

Стременной не выдержал и спросил:

– Почему, княже, ты прощение у сокола просил и прощался с ним, будто навсегда.

– Потому что птах или зверь, в которого человек вселился, после этого долго не живёт, – грустно ответил юному стременному Святослав, а сам всё размышлял о том, что узрел с высоты птичьей. Там, на полуночи, гонах в восьми отсюда, он зрел тех, кто навёл страху на полуночных булангар и югру с пермяками. Князь-сокол сделал несколько широких кругов, постепенно снижаясь, чтобы удостовериться. Да, так и есть, это его бравые варяги под командою бесстрашного Инара. Значит, не придёт булгарам подмога от полуночных народов. А где ж основная конница Атулай-бека? Подался сокол дальше к полудню и долетел до главного града Булгарии – Бюлляра, но не узрел конницы ни в граде, ни вокруг. А как стал ворочаться, то обнаружил множество конных воев. То снижаясь, то вновь поднимаясь ввысь, кружил белый сокол над идущим походным порядком войском, и глядел внимательно, и считал их полки и тьмы. Только после того, как булангарские лучники стали метать стрелы в одинокого сокола, отчего-то до сих пор не отлетевшего к югу, поднялся он на высоту недосягаемую, сделал ещё один круг и заскользил в студёном воздухе в обратный путь.

Уже стали сереть предвечерние сумерки, когда из Передового дозора прискакали гонцы с сообщением, что сеча на полуночи, о которой поведал отрок из Сувар-града и которая нагнала столько страху, была предпринята Инаром с его Варяжской тьмой. А из Бюлляр-града действительно вышла огромная конница во главе с Атулай-князем, которому подчинились все восточные земли.

Борзо шло Святославово воинство, ветры дули навстречу, мели снега обильные, засыпали дороги. Но воинам было не привыкать, конница шла бодрой рысью. Через два дня вошла в лес, за которым открывалось чистое поле. А на поле этом, по докладу дозорных, выстраивалась грозная сила Атулай-бека, который был упреждён отпущенными булгарами о приближении Святослава.

– Что скажете, воеводы? – обратился князь к ближайшим темникам.

– Поскольку враг знает о нашем приближении и готовится, идти прямо на него нельзя, – отвечал Свенельд. – Надо выведать всё, какие у него силы, и, может быть, ударить с боков, взять в Клещи.

– Кабы Инар с полуночи на голову Атулая свалился, вот было бы славно, – потирая щеку с давним шрамом, молвил Издеба.

– До подхода Инара дня три ещё, – заметил на это Святослав, – а бек с дружиной вот он, тут.

Посовещавшись ещё, решили, что незаметно по лесу нужно обойти поле и ударить сбоку. Выполнять сей важнейший замысел Святослав поручил Издебе, как самому искусному из темников, а сам снова открыл деревянный ларчик и взял клок барсучьей шерсти.

Выслав вперёд дозоры, Издеба, начал тайный переход. Вместе с дозорами шли проводники из местных радимичей, вятичей и рязаничей. Всю ночь они выведывали силы и расположение врага. Осторожно, чтобы не хрустнула под ногой сухая ветка, звериными тропами пробирались изведыватели-проводники к большому полю, где собралась несметная булангарская конная рать. Двое самых осторожных и опытных охотников вызвались пробраться поближе к самим постам атулаевским. Полная луна то озаряла серебряным светом лес и обширное поле, то на некоторое время пряталась за очередным облаком.

Сначала шли сторожко, будто тени, а потом легли на снег и ужами поползли к опушке леса. Вдруг сбоку что-то зашуршало и фыркнуло, а потом быстро пробежало по снегу под низкими кустарниками.

– Чигирь, – шёпотом спросил один охотник у другого, – что это было?

– Кажись, барсук, брат, – растерянно ответил Чигирь.

– Какой ещё барсук зимой, ты что? Они же…

– Не хуже тебя ведаю, что барсуки зимой спят, но сдаётся мне, то барсук был, – упрямо ответил Чигирь.

– Хм, чудеса, брат! – Охотники снова бесшумными тенями заскользили под кустами, покрытыми плотными белыми шапками.

И было доложено князю после полуночи обо всём, что узнали охотники и что поведал пленник, коего незаметно те охотники под покровом темноты похитили. Посланец темника Издебы рассказал, что в булангарском войске сто полных полков, а в каждом полку тысяча воев, то есть тьма тем конницы. Или, иначе, в каждой полутьме пять полков, а всего двадцать полутем. И каждая тьма стоит неприступной стеной и ждёт слова Атулай-бека, по которому готова разметать русскую конницу!