Стали ветры дуть крепко, и пошла гулять над землёй Метелица. А Мороз грянул и спаял землю в железные обручи, как умелый бондарь крепкую бочку, чтобы она держалась, храня под снегом свои семена, и спала крепким сном, набираясь сил. А новым летом пробудилась бы щедрородной и дала колосья тучные, цветы, злаки и травы всяческие.

А Зима-Боярыня-Матушка села в широкие розвальни и помчалась-поехала по всей Руси от заимки до заимки, от града до града, возвещая о приближении Колядиных дней.

Купцы погнали на Торжище овнов, коров и волов, огнищане повезли зерно, сало, кожи, мёд и воск. Люди продавали и покупали приглянувшийся товар. И на Торжище Киевском слепили Зиму-Боярыню, высокую и дородную. Очи ей из угольев сделали, нос из морковки, а уста из бурячка красного. А в руку ей дали лук со стрелами, чтобы охота была удачная, а у ног насыпали зерна-жита всякого, прося о грядущем урожае. И в каждом дворе дети и взрослые катали из снега Зиму Красную, наряжали её лентами да мочалами и старались других перещеголять.

А в Свят-вечер Колядин молодцы ходили по улицам, закликали Нов-год, катали с пригорков коло горящее о двенадцати спицах и носили в руках звезду, украшенную лентами и птичьими перьями.

А рано на Заре красны девицы выходили во двор, приветствовать божича Коляду новорождённого, богов зимних – Сивого и Белеса с Крышним, и сыпали им зерно, и раздавали орехи и пряники, чтобы те боги хранили людей и всю землю Русскую.

И шёл народ на Требище, приносил жертвы. И вкушали в тот день пшённые молочные каши, и лапшу жирную с поросятиной или гусятиной. Хозяйки пекли медовики и маковики, делали пироги высокие, жарили сало с капустой и колбасу чесночную киевскую, пили брагу хмельную и заедали блинами жирными с солёной белорыбицей, сметаной и маслом топлёным. Варили узвары из сухих яблок, груш, слив и вишен. А вечером шли кататься на замёрзшую Непру.

Зима ехала по Руси и одаривала людей лещинными орехами, хвалила послушных детей и давала им леденцы медвяные и орехи большие грецкие. И ехала в лес еловый, развешивала на ветках гостинцы. А дети утром шли искать Ель Боярскую, которая вся была увешана сластями, орехами золочёными, яблоками и грушами сушёными – угощение добрым людям в любовь и радость.

Скорняк Комель, выйдя утром во двор, первым делом прочистил широкой деревянной лопатой дорожки, раскидав снежные сугробы. «Обильный снег – к щедрому урожаю, да и в Колядины дни радость, особенно детям», – подумал он. Управляясь по хозяйству, глядел, как разгоралась поздняя зимняя заря. Насыпав зерна курам и покормив пса, пошёл чистить у коровы. Когда вышел, уже совсем рассвело. Вспомнив, что вчера знакомый купец спрашивал за выделанные куны, решил показать ему несколько шкурок для образца, – авось сделает крупный заказ!

Комель как раз выходил со двора, когда увидел Молотилиху. Та шла по улице и о чём-то оживлённо рассказывала, размахивая руками и улыбаясь. Он сначала подумал, что соседка не одна, но никого рядом с ней не было.

Вот женщина приблизилась, и скорняк увидел, что Молотилиха одета по-праздничному нарядно – в новый кожух, расшитый бусинами, и тёмную плахту с красными цветами по низу. Только голова оставалась непокрытой, и седые космы волос не были убраны по-женски, а рассыпаны по плечам.

– Здравствуй, Комель, – поздоровалась она приветливо, но как-то мимоходом, продолжая о чем-то говорить сама себе.

– Здравствуй… Ганна… – растерянно проговорил скорняк, поражённый внезапной переменой облика соседки.

После того как похоронили Овсену с Мечиславушкой, Молотилиха враз почернела лицом и поседела от страшного горя. Не в состоянии перенести муку, хотела наложить на себя руки, да соседки всё время были рядом, приглядывали. Потом Молотилиха замкнулась, перестала с кем бы то ни было разговаривать, только сидела, покачиваясь и глядя в одну точку. Если давали есть – ела, не давали – ей было всё равно. Всего седмицу назад Комель забегал к ней и видел её всё в том же состоянии, похожую на тень. Соседи доили корову, управлялись по хозяйству, кормили кур и гусей, и только пёс, чуя, что в доме произошло несчастье, отказывался от еды. Комель отвязал его, и недавний страж двора, двигаясь как-то боком и глядя странным, совсем не собачьим взглядом, затрусил прочь.

И вдруг Комель видит Молотилиху нарядной и весёлой, она идёт по улице как ни в чём не бывало, только лицо горит каким-то лихорадочным румянцем да очи блестят нездоровым блеском.

– Ганна… ты куда… идёшь? – запинаясь, спросил Комель.

– Куда иду? Как же, Овсена с Мечиславушкой на Колядские святки приехать должны, разве ты не знаешь? Я пирогов напекла, творог сделала, Мечиславушка его так любит! Он такой потешный, уже разговаривает, зовёт меня «ба-ба», «ба-ба».

Молотилиха опять заулыбалась и пошла дальше, размахивая руками и рассказывая, как приедут к ней дочь с внуком и что ей ещё много надо сделать: в доме прибраться, полы вымыть, столешницу выскоблить добела, Мечиславушке новую сорочку пошить да непременно с узорами!

У Комеля разом похолодело в груди и пересохло во рту. Он понял, что Ганна тронулась разумом.

Спустя некоторое время заметили, что Молотилиха потеряла не всю память, а только ту, что была связана с самым страшным – смертью дочки и внука. Как вести хозяйство и прочие домашние дела, она не забыла, просто перешла в состояние ожидания и постоянно готовилась к встрече дорогих гостей. Напевая, она прибиралась в хате и во дворе, без конца пекла пироги, которые соседи тайком забирали и несли нищим, потому что больше никто не хотел их есть – кусок не лез в горло.

При встрече с Молотилихой люди невольно отводили взгляд, но она не замечала этого, приветливо здоровалась и, вся погружённая в заботы, шла по улице, что-то непрестанно бормоча и рассказывая. Изредка кто-то из людей привлекал её внимание, и тогда она могла ответить или спросить, но тут же возвращалась в себя и, спохватившись, торопилась по неотложному, как ей казалось, делу.

Горе не забрало Молотилиху в Навь, смерть лишь крепко приголубила её в своих объятиях. И те объятия принесли ей марево забытья. Подобно тому, как замерзающий человек в последние мгновения вдруг перестаёт ощущать холод и погружается в состояние покоя и сонливого блаженства.

Знак Мары касается его чела.

Наступает волшебный сон.

Стремилась Святославова конница по земле булангарской, и дымы вставали за ней до самых небес. Те веси и грады, которые шли под руку княжескую и не противились, дружина не трогала, а непокорных поручала славянскому Огнебогу. Тот вздымался пламенем и жадно прибирал всё к рукам, источая едкие дым и гарь и далеко в ночи играя отблесками пожарищ.

Перед выступлением в поход на Волжскую Булгарию, волхвы многое поведали Святославу о сей земле. Он знал не только, где и что тут расположено, какие реки, озёра и леса, но обычаи и нравы булгар, а потому ведал, как с ними поступать следует, чтобы лепше всего привести к подчинению. Ведал Святослав и о главных градах булгарских, когда и как они возникли. Потому стремился к Бюлляр-граду, что лежит на стыке трёх булангарских земель. Именно там издревле собирались для принятия важных решений их племенные князья-беи и знатные вельможи-баилы. И туда стекалась со всех булгарских земель-бейликов несметная конница под водительством самого Бека.