В подобных условиях оппозиционный лидер, способный проявить достаточную наглость и беспринципность, вполне мог резко увеличить свое влияние, используя связи в верхах и играя на разногласиях в среде администрации.

Как и большинство отечественных политиков второго ряда, Дмитрий Рогозин был изготовлен администрацией президента для решения чисто тактических задач. Надо было несколько подправить соотношение сил в Думе и объяснить коммунистам, что они слишком много просят за свое сотрудничество, не понимая, что, власть может обойтись и без них. Лидеры КПРФ быстро поняли суть дела и образумились, но уже в ноябре 2003 года что-то пошло не так.

Задачи, для решения которых был изготовлен Рогозин, были успешно решены, но сам Рогозин остался. И с усердием оставшегося без четкой программы андроида, он начал самостоятельно настраиваться на новую волну.

В основе избирательного блока, а потом и партии «Родина» был положен примерно тот же идеологический замес, что и в КПРФ: соединение социальной демагогии с националистической риторикой. Оно и понятно — ведь вся затея и была предпринята для того, чтобы украсть голоса у Зюганова. Однако в политике, как и в химии, нарушение пропорций и изменение качества ингредиентов может дать неожиданный результат. В администрации то ли перемудрили, то ли напутали. В общем, вместо социально-державной организации получилась национал-социалистическая партия.

Этого, очевидно, никто специально не замышлял. Даже сам Рогозин прекрасно понимал, что, оказавшись в нише ультра-правых, он рискует лишить себя политической перспективы. Политику, претендующему на власть, надо быть принятым в респектабельном обществе. Именно потому возглавляемая им «Родина» упорно цеплялась за любую возможность изобразить «левизну». То она обращалась в Социалистический интернационал, то просилась в Европейскую левую партию. Однако объективное течение несло «Родину» в совершенно иную сторону — навстречу скинхедам, неонацистам, идейным антисемитам и доморощенным идеологам этнических чисток.[528]

На фоне очевидного краха либеральной идеологии 1990-х годов национализм оказывался единственной альтернативой распространению левых идей. Эта альтернатива была вполне приемлема для значительной части формирующегося правящего класса, ибо не предполагала ни радикальных социальных преобразований, ни серьезной угрозы для частной собственности. Именно поэтому национализм, декларативно осуждавшийся либеральным истеблишментом и властью, одновременно получал благоприятные возможности для распространения в масс-медиа и в системе образования. И власть, и либеральная оппозиция, и лидеры КПРФ — все дружно заигрывали с различными разновидностями националистического движения, начиная от скинхедов, заканчивая национал-большевиками Эдуарда Лимонова.

История Национал-большевистской партии (НБП) начала 2000-х годов весьма поучительна. С приходом к власти Путина эта организация начала стремительно интегрироваться в либеральный истеблишмент. Представители респектабельной элиты не могли сами решиться на акции прямого действия, но им требовалось «пушечное мясо», расходный материал, который нужно было использовать для давления на власть. НБП оказалась с этой точки зрения просто идеальным материалом: не имея ни внятной программы, ни устойчивой социальной базы, ни «взрослых» политических кадров, эта организация претендовать на власть серьезно была не способна. Самостоятельной стратегической инициативы у нее тоже быть не могло. Зато были отчаянные молодые люди, готовые устраивать перед телекамерами мазохистские представления. Каждая акция НБП завершалась арестами, избиениями участников, а порой и судебными приговорами, которые подробно и ярко освещались оппозиционной либеральной прессой. Журналисты, еще недавно пугавшие своих читателей экстремизмом «нацболов», неожиданно прониклись к ним симпатией, а лидер партии Эдуард Лимонов буквально не сходил со страниц глянцевых журналов.

Между тем в России сложились куда более серьезные националистические организации. В эпоху социальной неустойчивости они начинали быстро фашизироваться, и дело тут не в настроениях их лидеров, а в объективной логике общественных процессов, сильно напоминавших то, что происходило в Европе конца 1920-х годов. С другой стороны, неизбежность политического кризиса открывала возможность повторения украинского «оранжевого» сценария. Возникала перспектива «оранжево-коричневого блока», явно выходящая за рамки первоначальных планов, сложившихся в администрации президента.

Переломом оказался «Правый марш», проведенный 4 ноября 2005 года. Праздник национального единства, задуманный идеологами «Единой России» в качестве замены «красному» дню революции 7 ноября, обернулся поводом для манифестации ультраправых. Вместо шествия в поддержку власти получился фашистский шабаш, чего даже циничные кремлевские чиновники явно не планировали заранее.

В свою очередь, партия «Родина» после краткого колебания сомкнулась с инициаторами «Правого марша». Все заняли на политической сцене свои естественные места.

Специалисты из администрации искренне хотели предложить публике модернизированный и европеизированный вариант социал-патриотизма. Не замшелый и отсталый, как у Зюганова, а новенький, красивый, динамичный. И в самом деле: русский национализм в исполнении сторонников Рогозина оказывается европеизированным и модернизированным — на германский лад. Если эстетический идеал Зюганова — отечественная «Черная сотня» образца 1909 года, то партия Рогозина оказывалась куда более продвинутой, куда более западной, стремительно приближаясь к немецкой модели года примерно 1929-го. Прогресс был налицо!

Было бы глубоко несправедливо утверждать, будто «Родину» ничего не объединяло с левыми. У гитлеровской Национал-социалистической рабочей партии тоже был целый ряд лозунгов, заимствованных на левом фланге. И не только у коммунистов, но и у респектабельных социал-демократов. Лидеры Коминтерна не случайно говорили в 1920-е годы о сходстве программ социал-демократов и нацистов (настолько, что даже придумали термин «социал-фашизм»). Другое дело, что ошибались они в главном. Тогдашняя социал-демократия была, при всей своей умеренности, как и все левые движения, основана на классовой солидарности. Национал-социализм представлял собой нечто иное.

Регулирование экономики, полная занятость, хороший отдых для рабочих семей и гарантированное благосостояние для обывателя — разве кто-то из левых будет против? Но были и «небольшие» отличия — нацизм все эти социальные блага обещает обеспечить в рамках капитализма и не за счет социальных преобразований, а с помощью этнической чистки. Не путем расширения демократии, а через завинчивание гаек. Не снизу, а сверху. Не за счет солидарности масс, а через манипуляции (как теперь сказали бы, с помощью политических технологий). Из-за этих «небольших» отличий люди шли в концлагеря и на смерть, потому что именно в них суть левой идеологии и морали.

Вызревание российского фашизма было медленным, и сами главные действующие лица отнюдь не рвались ускорить процесс. Тактически лидерам «Родины» была выгодна как раз двусмысленность: в одном случае можно предстать немного нацистами, но в другой компании предъявить себя в качестве здравомыслящих и социально озабоченных респектабельных парламентских деятелей, которым не чужды левые идеи. В эпоху постмодерна все можно.