Юлию Тимошенко уже начали сравнивать с Эвитой Перон (она даже внешне чем-то напоминала легендарную аргентинку). Но Эвита никогда не претендовала на формальное лидерство, управляя Аргентиной из-за спины нерешительного и непоследовательного мужа. Народ прекрасно понимал, кто в этой паре главный, отдавая свою любовь не официальному президенту, а его блистательной супруге. Неудивительно, что после смерти Эвиты у Перона все разладилось.

Похоже, Юлия Тимошенко вполне готова была — в политическом смысле — повторить тот же расклад, инстинктивно отводя Виктору Ющенко роль Перона при исполняемой ею самой роли Эвиты. Но так не получилось, И не только потому, что Ющенко явно не хотел мириться с тем, что его власть становилась все более номинальной. Главное противоречие состоит в социальной ориентации, избранной этими двумя деятелями. Ющенко — последовательный либерал, ориентированный на Запад. А Тимошенко хоть однозначного выбора и не сделала, но дрейфовать была вынуждена влево — вслед за своей социальной базой.

По прошествии 15 лет после начала капиталистической реставрации в постсоветских странах проблемы и противоречия нового порядка стали слишком очевидны, а потребность в пересмотре итогов неолиберальных реформ осознавалась или, по крайней мере, ощущалась огромным большинством населения, в том числе и не разделяющим левой идеологии. Это значит, что у Тимошенко просто не было другого пути: ей предстояло бороться за власть с президентом и по мере развития конфликта — леветь.

Правда, сама украинская красавица отнюдь не стремилась двигаться в этом направлении. Напротив, она всячески упиралась, и любой шаг влево совершала нехотя, под давлением обстоятельств.

Для украинских левых появление подобной политической фигуры вряд ли можно было назвать однозначно хорошей новостью. Ведь удачливый популистский лидер может перехватить изрядную часть их собственной социальной базы (что и произошло с перонизмом в Аргентине). Но в условиях острой политической борьбы организационный и идеологический ресурс левых сил может сыграть свою роль и в решающий момент склонить чашу весов на ту или иную сторону. Опыт показывает, что, вступая в блок с популистами, левые порой оказываются способны навязать им свою программу, но нередко также левые делаются их заложниками.

Однако очень скоро выяснилось, что «принцесса Юлия» — далеко не единственный претендент на роль народного заступника. На ту же роль претендовал и бывший министр внутренних дел Юрий Луценко. Покинув правительство и порвав с Социалистической партией, где он долго считался чем-то средним между наследным принцем и главным соперником стареющего лидера — Александра Мороза, он создал собственную организацию «Народная самооборона». В отличие от Тимошенко, он не боялся использовать в своей пропаганде откровенно левую риторику, размахивать красными флагами на митингах и взывать к социалистическим ценностям. Однако практическая политика Луценко и Тимошенко оказалась до странности похожей. Критикуя антисоциальную политику кабинета Виктора Януковича, утвердившегося в Киеве после парламентских выборов 2006 года, оба популистских лидера видели решение всех проблем не в изменении системы, не в социальных реформах, а всего навсего в замене плохих министров из Донецка на «хороших» из своего собственного окружения. Под невнятными и двусмысленными лозунгами, они в апреле 2007 года вновь вывели толпы своих сторонников на майдан.

В детских сказках мы читали про то, как чудовища становятся красавицами. В жизни бывает и наоборот.

Объективная необходимость

Потребность в левой альтернативе существует и в России, и на Украине объективно. И дело не только в том, что подавляющее большинство населения критически относится к сложившейся системе, стихийно исповедуя левые ценности (о чем неуклонно свидетельствует большинство социологических опросов, даже проводимых либеральными исследовательскими центрами). Главная проблема в том, что реставрация капитализма не смогла решить проблем, вызвавших в свое время крах советской системы. Она лишь усугубила эти проблемы и дополнила их новыми. Крушение СССР было закономерно порождено его внутренними противоречиями, а победа неолиберального курса оказалась естественным результатом сложившегося соотношения сил — на интернациональном и на местном уровне. Но итогом реставрации стали лишь новые противоречия, не менее острые. Несмотря на возобновившийся в начале XXI века экономический рост, постсоветские страны столкнулись с блокировкой развития. Подавляющая часть населения оставалась недовольна своим положением, а структурные проблемы, типичные для спада 1990-х годов, воспроизводились и на фоне роста. Новый социалистический проект объективно вставал в повестку дня.

Западные левые упорно искали единомышленников на Востоке. На различные международные форумы автобусами свозили представителей бывших коммунистических стран. Увы, представительство России и Восточной Европы в подобных мероприятиях оставалось фиктивным вплоть до начала 2000-х годов. Хуже того, участие в международных форумах для многих неправительственных организаций превращалось в самоцель, в главный, а часто и единственный, вид деятельности. Западной помощи на всех не хватало, начиналась неприличная «драка у кормушки».

Слабость левых, разумеется, отражала общую слабость гражданского общества, отсутствие традиций самоорганизации. Но не только. Развитие левых на Востоке Европы в значительной мере воспроизводило слабости и проблемы западного движения, не перенимая его сильных сторон. Здесь были группы у догматиков, любующихся собственной идеологической чистотой и ведущих бумажно-интернетовскую войну против всех остальных левых. Были «умеренные» и «серьезные» левые, которым олигархическая власть отвела заранее подготовленную нишу «социальных вопросов». Иными словами, им полагается критиковать отдельные аспекты правительственной политики или местного губернатора, старательно игнорируя то, насколько эти безобразия увязаны с другими элементами системы (включая политическую власть). Были и «неправительственные организации», живущие на западные гранты, и «антиглобалистские группы», для которых главное дело — поехать поучаствовать в каком-нибудь форуме подальше от родины. Существовало в России, наконец, и антивоенное движение, вызывавшее временами озабоченность власти. Однако это движение тоже неопасно до тех пор, пока оно изолировано, пока борьба за мир и гражданские права для национальных меньшинств никак не связаны с защитой социальных прав большинства.

Особенностью радикальных антикапиталистических групп в Восточной Европе была крайне слабая связь с повседневными проблемами и борьбой общества. Даже тогда, когда в Венгрии, России или на Украине начинались массовые выступления, марксисты выступали в них, главным образом, статистами и, по совместительству; комментаторами. Идеология требовала участия в акциях социального протеста. Но как участвовать? Для чего? Какова роль левых в этих выступлениях?

Серьезная политическая сила в отрыве от массового движения развиваться не может. Большевизм был порожден не кабинетными дискуссиями В.И.Ленина с Ю.И.Мартовым и Г.В.Плехановым, а практикой двух русских революций, вовлекших в свой водоворот миллионы людей. Иное дело, что марксисты, будь то Ленин, Мартов или Троцкий, не просто участвовали в событиях, а затем их комментировали в своих журналах. Они участвовали, чтобы влиять. И спорили между собой не по абстрактным вопросам, а о том, как, с какой целью, какими способами влиять на движение.