Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валерий Петрович вздохнул. Не то чтобы он завидовал хозяевам всех этих монстров. Человеку свойственно завидовать или ревновать, если у него вдруг отбирают нечто, ему лично неотъемлемо принадлежащее. Или хотя бы присваивают его мечту. Но Ходасевич никогда в жизни даже не мечтал о подобном доме – как никогда не стремился к богатству и славе. Главными добродетелями он почитал незаметность и благородство. Незаметность и благородство – эти слова он мог бы высечь на щите, когда бы заказывал собственный герб.
Но герб – это скорее игрушка нуворишей. А Ходасевич не из их числа. Он всю свою жизнь верой и правдой служил Державе – и та вознаградила его скромной квартиркой на Сельскохозяйственной улице. (Даже убогую дачку – и ту купила ему внезапно разбогатевшая падчерица.) А обитатели здешних особняков о служении Отечеству, похоже, не задумывались – хоть многие из них являлись, верно, чиновниками, государевыми людьми. Однако они выбрали совсем иного идола для поклонения: Мамону. И, судя по особнякам и яхтам, прислуживали ему весьма успешно.
А ему такая жизнь не светит: проснуться в доме с видом на водохранилище и потом распивать кофе на личном балконе. Разве кто из буржуинов в гости его позовет или, как сейчас, пригласит расследовать убийство.
Валерий Петрович посмотрел налево, в противоположную от построек сторону. Конышевский дом стоял на окраине поселка. Рядом раскинулся лес – рукой до него подать.
Лес – сосновый, светлый. Именно в нем, похоже, пряталась в холодном апреле полубезумная Рита, решившая вдруг выслеживать своего отца и мачеху. И правда, из леса на холме конышевский участок просматривается великолепно. И заехать туда можно прямо на машине: лесок редкий. Именно оттуда приходил на участок в ночь убийства Тамары неизвестный. Именно там, совсем неподалеку, в глубине леска, проходит подъездная дорога к поселку – на ней взорвали Конышева.
В любом случае месторасположение дома Конышева – очень удобно для преступника: на самой околице. По одну сторону лес, по другую – вода, окаймленная неухоженной береговой линией.
Ходасевич не торопясь, стараясь не споткнуться, побрел по тропинке вниз к воде. С огромной яхты, легшей в дрейф метрах в ста от берега, доносились музыка и голоса. Звуки легко летели над водой, порой Валерий Петрович мог различить даже отдельные слова.
Вскоре тропинка спустилась к самой пойме. Дом Конышевых уже исчез из виду – его загородил собой холм, за которым он возвышался. Холм заслонил и остальные особняки – только пара-тройка крыш виднелась из-за бугра.
До воды оставалось метров двадцать, густо заросших осокой вышиною по пояс и камышами. Стало прохладно и сыро. Под ногами чавкнула грязь. Запели, залетали вокруг комары. Одного Валерий Петрович прихлопнул на щеке. Звук пощечины далеко разнесся над поймой. Дальше к воде идти не хотелось: и туфли измажешь, и комары искусают. Ходасевич постоял пару минут неподвижно. Удивительно уединенное местечко. Уединенное и мрачное.
Он пошел вдоль воды по направлению к центру поселка. Холм по-прежнему скрывал особняки. «Интересно, далеко ли отсюда до места первого убийства – той точки, где взорвали старшего Конышева?» Ходасевич остановился и повернулся в противоположную сторону – к лесу. Прикинул расстояние до места взрыва. Получалось близко: не больше километра, от силы полутора. И тут…
И тут ему в голову пришла идея. Она была ослепительна, словно вспышка молнии, озарившая дотоле мутный, неразличимый пейзаж, и все предметы и события, освещенные ею, словно бы враз встали на свои места.
Ходасевич застыл. Задумался. Медленно пошел. Он вертел в голове идею и так и эдак. Удивительно, но все – сходилось. И в пестром мельтешении фактов и событий, освещенном магниевым светом идеи, не оказывалось ни единого зазора, откуда бы торчало необъясненное и необъяснимое. Все складывалось рядком, ровненько и ясно. Полковник еще раз прокрутил про себя происшедшее. Да, новая, удивительная версия многое объясняла.
Но все же, все же… Нет, не все еще сошлось. Нужно прояснить две-три детали.
«Но я молодец, – сказал сам себе Ходасевич. – Я придумал, следом за убийцей, ловкий ход. Я понял направление его мыслей. Но теперь – мне надо кое-что проверить. Немедленно проверить».
И он заковылял по холму вверх, по направлению к дому.
* * *
Первым, кого Ходасевич встретил еще во дворе особняка, оказался Денис. Он самолично мыл машину – поливая свой лимузин из мини-моечного аппарата. Лицо Дениса было мрачнее тучи. Только теперь, когда серьезные неприятности затронули его бизнес, Конышев-младший стал наконец похож на человека, только что потерявшего отца.
– Денис, – обратился к нему Валерий Петрович, – не знаете, где-нибудь в доме есть атлас России?
– Зачем вам? – хмуро буркнул младший Конышев.
– Я в отпуск собрался, – усмехнулся полковник, так что Денису непонятно было, шутит ли он или говорит серьезно. – Карман жгут ваши денежки.
– Вы их еще не заработали.
– Скоро заработаю.
– Вот как? – ухмыльнулся Денис. – Что-то непохоже. – Но все-таки выключил моечный аппарат, бросил его на газон и полез вовнутрь своей машины, а через минуту вынырнул с атласом России.
– Держите.
– Благодарю.
Полковник даже не отошел от машины. Полез в алфавитный указатель. Быстро обнаружил искомое. Открыл нужную страницу.
Денис снова включил свою мойку. Струя воды, шипя, ударялась в полированный бок машины. Мелкая водяная пыль доносилась до полковника. Оседала на коже, свитере, карте.
Да, так оно и есть. Предчувствия не обманули Ходасевича. Ослепительная догадка, вспыхнувшая в мозгу, оказалась в принципе верной. Многое – сошлось. Он на правильном пути.
– Возьмите! – крикнул он Денису и протянул ему, не глядя, атлас.
– Что, на Волгу отдыхать поедете? – съехидничал молодой человек, глянув, на какой странице открыт атлас.
Полковник не удостоил его ответом и зашагал к дому. Ему надо было проверить еще две вещи.
* * *
Ходасевич застал домработницу Вику в ее собственной комнате. Это было к лучшему. Когда разговариваешь с человеком в его жилище, ему некуда убежать от тебя.
В комнате Вики ничего не переменилось с тех пор, как полковник осматривал ее вместе с милиционерами в тот день, когда убили Тамару. Правда, над кроватью появился фотографический портрет старшего Конышева, пришпиленный к обоям булавкой.
Вика поливала аспарагус. Когда полковник вошел, она испуганно вскинула на него глаза.
– Вика, – мягко произнес Валерий Петрович, – у меня к вам один вопрос.
– Да?
– Когда вы последний раз ездили на вашу родину, в поселок Барыкино?
– В мае, – пролепетала Вика. Лицо «кагэбэшника» показалось ей чересчур серьезным и строгим, и она растерялась. – В мае этого года.