— Мой Бог, мой Бог, — безостановочно повторял он, пока я возился с его ногой, — ты слышишь меня…

— Замолкни, паскуда! — рявкнул я, не в силах больше переносить его стенания. — Скажи лучше, как тебя зовут.

— Сержант Юджин Джей Блейкмор, — словно по заученному отрапортовал он. — Порядковый номер 53—583…

— На кой хрен нужен мне твой номер, — перебил я его. — Юджин, значит, Юджин. Держись, сейчас будет больно.

— Что там? Что? — сразу же запаниковал американец, судорожно перебирая руками пучки измятой травы.

— Дырка в ноге, вот что, — повысил я голос. — На вот, зажми его зубами, — протянул я ему валявшийся рядом с его головой носовой платок. — И не ори громко, терпи.

Ранение у него было гораздо серьезнее, чем у Лау Линь. Я это понял сразу, как только разрезал и оторвал часть штанины вместе с запекшейся кровью. Хотя и здесь пуля прошла навылет, задеты были явно не только икроножные мышцы, скорее всего кость тоже пострадала. Протерев входное и выходное отверстия спиртом, я облил рану зеленкой и наскоро перебинтовал простреленную ногу, не особо заботясь о качестве перевязки. Анальгина в моем запасе было немного, и, слегка поколебавшись, я все же дал ему одну спасительную таблетку.

— Как же ты пойдешь? — поинтересовался я, отпуская его ногу.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил он меня. — А пойду… Пойду я с помощью костыля. Этой ноге мне вообще не везет, — указал он взглядом на темнеющий от крови бинт. — Я ее уже подвернул, когда вывалился из спасательной капсулы. Пришлось вырезать костыль.

Пилот некоторое время с любопытством рассматривал меня, а затем, видимо, набравшись смелости, поинтересовался:

— Вы здесь, наверное, от католической миссии работаете? Что, из Румынии приехали? Да? У вас славянская внешность…

— Из какой еще Румынии? — возмутился я, уязвленный тем, что меня могли перепутать с представителем какой-то ничтожной Румынии. — Я представитель великого Советского Союза! (При этом я напрочь забыл о том, что был одет невесть во что, выглядел ужас как, а изъяснялся на таком жутком наречии, что меня вообще могли легко принять и за выходца из Зимбабве.)

Однако сообразив, что с представителем враждебной стороны делиться какими-либо сведениями нежелательно, я немедленно перевел разговор на другие рельсы.

— Скажи лучше, как ты здесь оказался? — задал я свой вопрос нарочито грубым голосом.

— Наш самолет был поврежден над морем, и мы пытались дотянуть до аэродрома, но пришлось катапультироваться…

Летчик умолк, явно не желая распространяться на эту тему дальше. Впрочем, и мне некогда было предаваться светским беседам, время и так поджимало. Соорудив некое подобие примитивной волокуши, я уложил на нее Лау Линь, которую перед этим перенес поближе к летчику, и, впрягшись в лямки, выкроенные из кителя, еще раз обратился к американцу.

— Вы что-то такое говорили по поводу крайне важных сведений, — намекнул я ему, показывая всем своим видом, что уже готов отправиться в путь и без него.

— Да-а, — неохотно протянул он, — но вы должны мне дать гарантии, что не бросите меня здесь.

— Я тебе сейчас выпишу комсомольскую путевку на тот свет, — заорал я, снова вытаскивая пистолет. — Нам еще топать, Бог знает сколько времени, а ты мне тут торги устраиваешь! Говори быстро, иначе я за себя не ручаюсь!

— О'кей, — выставил пилот вперед обе ладони, — только не стреляйте.

— Ну? — слегка опустил я ствол «ТТ».

— Вон в той стороне, — американец вытянул руку вперед, словно указывая мне направление движения, — два боль ших камня. Между ними лежит кожаная сумка. Серого цвета, — уточнил он. — К одному из камней, кажется, приставлен и мой костыль. Буду вам благодарен, если вы принесете мне его.

— А в чем же секреты! — нетерпеливо напомнил я.

— Вот в сумке и есть все секреты, — заторопился он. — Очень секретная аппаратура. Но самый важный секрет хранится здесь, — выразительно постучал он себя пальцем по лбу, — в моих мозгах.

Я колебался недолго. Секретная аппаратура и в придачу человек, который знает где и как она применялась, да тем более в авиации… советский разведчик такими подарками судьбы не бросается. Камни я отыскал достаточно быстро. И сумку тоже. Но вот где костыль? Проклятой палки не было нигде. Отчаявшись ее найти, я бросился к ближайшему дереву. Ухватив подходящую, по моему мнению, для крепкого костыля извилистую ветку, я принялся кромсать ее ножом. Неожиданно что-то звякнуло и из глубины дерева что-то вывалилось прямо мне под ноги. Опустив глаза, я увидел валяющуюся на земле миниатюрную радиостанцию с выдвижной антенной.

— Занятная штучка, — немедленно поднял я ее, — и какая ладненькая.

Я пощелкал выключателем, покрутил единственную ручку настройки — станция безмолвствовала. «Батарейки сели», — уверился я и с сожалением отбросил пластиковый прямоугольник в сторону.

Закончив изготовление костыля, я вернулся к своим пациентам. С удивлением отметил про себя, что пока меня не было, они нашли между собой общий язык и даже негромко общались. Впрочем, ничего ужасного в этом, разумеется, не было. Даже хорошо, что они разговаривали. Представляю, как тяжело лежать молча и мучаться от боли. Согласитесь, что когда с кем-то общаешься (пусть даже и со злейшим врагом), то все же немного отвлекаешься от этой непрерывной муки. Вручив неуклюжую клюку пилоту, я поднял его на ноги, после чего принялся распределять доставшийся мне груз. И груза набралось изрядно. Винтовка, медицинская сумка и два увесистых электронных блока в той самой серой сумке. С винтовкой я колебался недолго. Отстегнув магазин, я зашвырнул его в одну сторону, а саму винтовку в другую. Краем глаза поймал удивленный взгляд американца. «Ничего, ничего, — зло подумал я, — я тебя, если понадобится, и голыми руками задавлю». Оставались две сумки. Я взвесил их по очереди на руке. Серая была гораздо тяжелее, но и зеленая тоже весила немало. Две сумки в дополнение к одной Лау Линь представлялись мне явно излишними. В результате я выбрал самые важные, на мой взгляд, медикаменты и постарался забить ими свободное пространство серой сумки. Что не влезло, просто распихал по карманам.

— Лаунчик, держись крепче, — нарочито бодро воскликнул я, наконец-то впрягаясь в лямки волокуши, — поехали!

Американцу я не сказал ничего. И так должен был понять, что делать. Первые два километра я двигался достаточно бодро. Все же еще были кое-какие силы и местность благоприятствовала относительно беспроблемному продвижению. Но дальше стало идти просто невозможно. Плотные колючие заросли, вставшие перед нами непроходимой стеной, заставили резко изменить саму тактику движения. Теперь я сначала прорубал в них проход на глубину в двадцать-тридцать метров, затем протаскивал по образовавшемуся коридору Лау Линь. Возвращался назад и подтаскивал к ней сумку. А под конец вынужден был снова возвращаться и проводить под ручку еле волокущегося и постоянно скулящего Юджина. Какое-то время я еще терпел его стоны, но вскоре терпение мое лопнуло.