Итак, берущие на себя роль родителя и те, кто становится ребенком, начинают психологическую игру, в которой каждый преследует определенную цель – усилить свою власть или вырваться из-под нее. В игре есть еще три роли – преследователь, жертва и спаситель. Большинство человеческих конфликтов может быть объяснено описанным распределением ролей в борьбе за власть в отношениях. Фразы, которые начинаются с «Ты должен знать…» и «Ты должен был…», тут же обеспечивают тому, кто их произносит, доминирующее положение, роль Родителя. Точно так же, говоря «Прошу прощения» или «Мне очень жаль», человек становится Ребенком. Даже использование уменьшительных или ласкательных оборотов вроде «мой малыш» или «лапушка» тут же уменьшает значение другого человека, уподобляет его маленькому ребенку. Единственная здоровая система отношений, не провоцирующая психологической борьбы, – это разговор между Взрослыми, при этом каждый называет другого по имени, не обвиняет его и не превозносит, не прикидывается безответственным Ребенком или Взрослым, читающим нотации. Но это встречается крайне редко, так как наши собственные родители никогда не подавали нам такого примера.

Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V (со слов Фредди Мейера)

Зевс ведет меня к винтовой лестнице. Мы спускаемся. Снова дверь. Снова коридор. Кажется, мы под землей, потому что в помещениях больше нет окон, нет дневного света. Большая дверь, длинный коридор, бесконечная лестница, мост через двор, все ниже и ниже.

Я уже не понимаю, где мы. Я не в состоянии найти дорогу в первый зал. Мне кажется, что я нахожусь внутри картины Эшера с вывернутыми наизнанку лестницам, в месте, где не действуют никакие законы перспективы, никакие законы привычного мира.

Царь богов, кажется, уже не рад тому, что я здесь. Мне пора возвращаться и исправлять то, что я натворил на «Земле-18», но Зевс кладет мне руку на плечо, словно мы старые приятели.

– Я всегда восхищаюсь тем, что делают смертные. Как я тебе уже рассказывал, я создал людей, но не знаю, как они используют таланты, которыми я их наделил. Они могут удивить меня. Они могут выдумать то, что никогда не приходило мне в голову. Они очаровательно непредсказуемы.

Он тянет меня в комнату, на которой висит табличка «МУЗЕЙ МУЗЫКИ».

– Это мой личный музей. Я собрал здесь лучшие произведения человечества. «Творения» моих «творений», которым я дал свободу выбора.

Зевс щелкает выключателем, под потолком вспыхивают хрустальные люстры.

– Первый зал посвящен музыке. Этим «музеем» занимаются музы.

На стенах фотографии композиторов в рамках. Зевс проводит по ним рукой, и зал наполняется музыкой.

На первом снимке, до которого он дотрагивается, лицо пещерного человека. Раздаются вибрирующие ритмичные звуки, незамысловатая музыка струн.

– Ему первому пришла в голову мысль использовать лук, предназначенный для охоты и войны, в качестве музыкального инструмента. Очень символично.

Перед нами лица мужчин и женщин в древних головных уборах. Я не узнаю их.

– Известность досталась только тем, после кого остались портреты, фотоснимки или жизнеописания. Но было много других, никому не известных музыкантов, которые, тихо сидя в своем углу, сочиняли удивительные симфонии. Их слышали только мы, боги.

Он указывает на портрет Вивальди, и тут же раздается «Весна» из цикла «Времена года».

– Бедный Вивальди. С ним совершенно ненормальная ситуация. Одно его растиражированное произведение затмило все остальные. Я знаю, что в магазинах «Земли-1» можно найти только «Времена года». А его «Реквием»? Нечто необыкновенное. А «Концерт для флейты пикколо»? Просто чудо. На «Земле-1» есть выражение – за деревьями не видно леса. Отрывок заслоняет все произведение.

Зевс подходит к следующему снимку.

– Моцарт. Душа Вивальди возродилась в Моцарте. Он вернулся, чтобы показать все стороны своего таланта.

Зевс заставляет меня прослушать произведения Вивальди, потом Моцарта и найти в них общее. Дальше – Бетховен.

– Моцарт, Бах, Бетховен – самые популярные. Они были хороши, но они были так же талантливы в предыдущих и следующих воплощениях, под другими, менее известными именами.

Он останавливается у фотографии совершенно неизвестного мне композитора. Вокруг нас звучит нежная музыка.

– «Адажио для струнных» Сэмюэла Барбера. Удивительный случай. Он сочиняет одно необыкновенное произведение. Все остальное совершенно банально. Вдохновение посетило его только однажды.

Я вслушиваюсь и узнаю темы из фильмов «Человек-слон» и «Взвод». Он стал знаменитым благодаря кино, а не музыкальной карьере.

Тысячи лиц на стенах коридора.

Зевс тянет меня дальше.

– Мне нравится искусство «Земли-1». Я начал собирать эту коллекцию еще на Олимпе «Земли-1».

МУЗЕЙ СКУЛЬПТУРЫ – надпись на фронтоне следующего зала.

Произведения критского, этрусского, вавилонского, греческого, византийского, карфагенского искусства. Я останавливаюсь перед критской фреской, на которой изображены дельфины и женщины с пышной грудью.

– А, дельфины… Ты выбрал мощный тотем. Ты знаешь, что дельфины находятся в постоянным контакте со своим подсознанием?

– Нет, я не знал этого.

– Дельфин – это опытный образец одного проекта по созданию разумного существа, живущего в воде.

Я стою перед изображениями дельфинов и внезапно замечаю, что на некоторых из них сидят люди.

– Если исходить из общей массы тела, мозг дельфинов намного больше, чем у человека. Я не решился сделать их доминирующей расой на планете. Они не могут жить на суше, из-за этого возникает слишком много проблем.

Зевс отвлекается на что-то, и я говорю себе, что, наверное, где-то в его саду висит сфера, внутри которой водный мир, где дельфины построили свои города и развивают свои технологии.

Вот близкие по времени скульптуры. Я узнаю Нику Самофракийскую, Венеру Милосскую, «Моисея» Микеланджело.

– О, эти люди… Их талант, творческая сила растут. И вместе с ними растет страсть к саморазрушению. Я спрашивал себя, может ли одно существовать без другого. Юмор рождается из отчаяния. Возможно, и эта красота неразрывно связана со стремлением к смерти. Как цветы, которые растут в навозе.

– Как вам удалось собрать все эти шедевры?

– Я владею технологией, которая позволяет точно копировать земные произведения. Оригиналы находятся в Лувре, Британском музее, Музее современного искусства в Нью-Йорке и… на Эдеме.

Я хожу среди скульптур. Произведения Камиллы Клодель совершенно целы, хотя она разрушила их в приступе гнева. Зевс говорит мне, что в этом одно из преимуществ его музея – здесь хранятся целые произведения.