– Я бы и посрал на них, – заорал он через плечо, – да только от жарко́го Белоглазого у меня запор!

– Он бы на них посрал! – под разноголосые смешки разнес кто-то шутку.

– Ничего, прибереги для Союза! Посрешь на них, когда они сюда сунутся!

И они хохотали и улюлюкали, потрясали оружием и хлопали по щитам. Пара человек даже влезла на стенку и стала с нее мочиться на расположение Союза. Это им казалось куда веселей, чем сидеть в ожидании того, что неминуемо нагрянет с той стороны ячменного поля. Видеть эту браваду Кальдеру было отрадно. Он проявил себя и совершил поступок, достойный песен. Заставил смеяться людей отца. Людей брата. Своих людей. Пока их всех не перебьют к чертям собачьим.

Беку показалось, что ветер донес до слуха что-то, похожее на смех, хотя кому – и главное, над чем – тут смеяться. Развиднелось настолько, что стала просматриваться долина. А вместе с тем и численность Союза. Поначалу Бек не поверил, что темные квадраты по ту сторону отмелей – скопления людей. Он пытался себя убедить, что такого не бывает. И наконец понял, что это бесполезно.

– Их там, кажется, несметные тыщи, – выдохнул он.

– Ну а как же! – Жужело чуть не подпрыгивал от восторга. – И чем их там больше, тем сильнее наша слава! Разве не так, воитель?

Зоб ненадолго отвлекся от выгрызания ногтей.

– А? Понятное дело. Жаль только, что их там не вдвое больше.

– Именем мертвых, а уж мне-то как жаль! – Жужело втянул воздух и выдохнул с блаженной улыбкой. – Ну да не будем предаваться унынию: может, они тут еще не все!

– Остается лишь уповать, – угрюмо хмыкнул Йон.

– Эх, как я люблю войну, разрази меня гром! – Жужело взвизгнул от восторга. – Ну просто обожаю! А ты?

Бек промолчал.

– Ее дух. Ее ощущение. – Он нежно провел по зазубренным ножнам меча. – Война честна. В ней нет лжи. Не нужно ни перед кем кланяться. Не нужно прятаться. Да и некуда. Скажем, ты погибнешь – ну так что с того? Ты примешь смерть среди друзей. Среди достойных врагов. Умрешь, честно глядя Великому Уравнителю прямо в глаза. А может, и выживешь – в жизни всякое бывает, верно, парень? Человек не чувствует себя доподлинно живым до тех пор, пока не заглянет в лицо смерти.

Жужело топнул.

– Люблю войну! Как досадно, что Железноголовый сейчас внизу, на Детках. Ты как думаешь, они в самом деле доберутся досюда? А, воитель?

– Да кто его знает.

– Я думаю, да. Надеюсь на это. Эх, лучше, если б это случилось до дождя. Гляньте-ка, небо – словно ведьмино варево.

А ведь и в самом деле: с первым проблеском рассвета оно окрасилось в какой-то небывалый цвет. Небо тяжелело взбухающими громадами мутно-лиловых туч, безмолвно и торжественно плывущими откуда-то из-за гряды северных холмов. Жужело пружинисто подпрыгнул.

– Эх-х, черт его дери! Просто дождаться не могу!

– А там что, разве не люди? – Бек задумчиво кивнул на ту сторону; ему припомнилось безжизненное лицо того солдата в лачуге. – Разве они не такие же, как мы?

– Вполне возможно, – покосился Жужело. – Но если начать так думать, то… так никого и не угрохаешь.

Бек открыл было рот, да так и закрыл. А и в самом деле, что на это скажешь. Смысла не больше, чем в том, что творилось в истекшие дни.

– Хорошо тебе, – фыркнул Зобатый. – Твоя Шоглиг назвала время и место твоей смерти, да еще и сказала, что оно не здесь.

Жужело разулыбался еще шире.

– Оно-то так, и мою отвагу это, признаться, подпитывает, но даже если б она сказала, что я сложу голову здесь и сейчас, думаешь, это бы что-то изменило?

– Может, ты б тогда хоть не тявкал так громко, – брякнула Чудесница.

Жужело ее не слушал:

– О, гляньте! Гляньте, они уже двинулись! Хотя и рановато.

Он ткнул Мечом Мечей на запад, в сторону Старого моста, другой рукой обняв Бека за плечи – силища такая, что его чуть не оторвало от земли.

– Посмотри, какие красивые лошадки.

Бек ничего особо не разглядел, кроме темной земли, блеска реки и роения дальних огней.

– А ведь правда, экие они нетерпеливые. Дерзко, ничего не скажешь. Выходить в такую рань, когда еще толком и не рассвело.

– Для конницы и впрямь темновато, – покачал головой Зоб.

– Им, видимо, так же чертовски неймется, как и мне. Хотят сегодня как следует попластаться, да, Зобатый? Эх, именем мертвых!

Жужело погрозил долине мечом, мотая Бека взад-вперед чуть ли не в воздухе.

– Сдается мне, о сегодняшнем дне будут сложены песни!

– Кому-то что малина, что говно, лишь бы песни горланить, – процедила сквозь зубы Чудесница.

– Вон они, идут.

Голос у Бледноснега был бесстрастным, будто речь шла о бредущей навстречу отаре овец. Приближение вражеской конницы было хорошо слышно в полутьме. Долгий зов трубы, шуршанье колосьев по конским бокам – все ближе и ближе, – отрывистое перекликание людей, всхрапы и ржание коней, позвякивание сбруи и доспехов. Невнятно, приглушенно, но с грозной неминуемостью. У Кальдера от этих звуков зачесалась разом взмокшая кожа. Вон они, близятся, и непонятно, что лучше, – храбриться или ужасаться. Наверно, лучше и того и другого помаленьку.

– Представить невозможно, что они клюнули.

Все было так вздорно, что хотелось смеяться. До тошноты, до рвоты.

– Вот же спесивые долболобы.

– Единственное, на что можно надеяться в битве, это что люди редко действуют благоразумно.

Хорошо сказано. Будь у него, Кальдера, благоразумие, он бы уже вовсю пришпоривал коня, уносясь отсюда куда подальше.

– Твой отец потому и был великим человеком. Голова у него всегда была холодной, даже в огне.

– А ты считаешь, мы сейчас в огне?

Бледноснег с неторопливой аккуратностью харкнул.

– Пока нет. Но пекла, сдается мне, не избежать. Надеюсь, у тебя голова останется холодной?

– С чего бы нет?

Взгляд Кальдера метался по змеистой линии факелов перед стеной. Цепь его людей, идущих по плавным подъемам и спускам. «Земля – загадка, которую надлежит разгадывать, – говаривал отец. – Чем больше у тебя армия, тем загадка сложней». В этом он был большим мастером. Один взгляд, и он уже знал, куда поставить каждого человека, как выгодней использовать всякий склон, дерево, ручей, забор, обращая их в союзников.

Кальдер сделал, что мог, учел каждый бугорок и пригорок, расположил за стеной Клейла лучников – однако сомнительно, чтобы выложенная селянином каменная стенка в пояс высотой представляла для боевого скакуна препятствие – так, легкое упражнение. Как ни печально, плоское пространство ячменного поля давало выгоду врагу. Вот уж кому оно в радость. Была в этом некая ирония: отец стремился сделать здешние земли ухоженными, пригодными для земледелия. Разбил в этой, и во многих других долинах селения и хутора, построил изгороди; где надо осушил, а где надо заполнил водой канавы, чтобы собирать более богатый урожай. Чтобы в казну текли подати, а войско исправно питалось. Расстелил золотистый ковер гостеприимства перед конницей Союза.