Еще одной важнейшей характеристикой католицизма в сознании английских протестантов было то, что католицизм был для англичан инородным, иностранным явлением, подразумевавшим подчинение папе и признание его права на отлучение от церкви и низложение с престола христианских монархов. В массовом сознании представление об опасности католицизма сохранялось в Англии в течение XVII в. С начала XVII в. в стране, несмотря на стремление к согласию, нарастали внутриполитические трудности, и англичане искали этому объяснение, прибегая в том числе и к упоминанию о происках католиков — на помощь приходил призрак папизма и католического заговора, так что английская политическая система, церковь Англии в этом случае оказывались невиновными в этих трудностях. Действия католиков протестантское сознание помещало в эсхатологическую перспективу, что объясняло ужасную нечеловеческую силу и привлекательность католицизма, поскольку католицизм отождествлялся в этих рассуждениях с антихристом, но в то же время подчёркивалось, что в перспективе антихрист падет и Евангелие восторжествует.

Хотя в целом на основе Писания всеми признавалось, что антихрист потерпит поражение, для пуритан из-за церковной политики, проводившейся Карлом I, стал открытым вопрос о том, будет ли Англия в числе тех, кто победит вместе с Христом, или Бог накажет англичан за сохранение в стране католицизма и страна будет уничтожена вместе с антихристом. П. Лейк сравнивает функции антипапизма в предреволюционной Англии с тем, какую роль, бывало, играли в разных исторических условиях поиски в обществе какой-нибудь силы или лица в качестве козла отпущения.

По реакции на действия английских монархов со стороны населения страны можно убедиться, что религиозные проблемы всё глубже осознавались в обществе: если в XVI в. монархи могли менять религию в стране по своему усмотрению, то Яков I уже оказался не в состоянии даже спокойно устроить брак своего сына Карла с испанской инфантой-католичкой без того, чтобы вызвать волну возмущения среди английских протестантов. В такой обстановке Яков I стал внимать рассуждениям Лода, который приравнивал кальвинизм к пуританизму, а пуританизм отождествлял с популизмом и склонностью к подрывной деятельности.

Мышление сторонников Карла I, считает П. Лейк, было структурно сходным с мышлением пуритан, в результате чего к концу 1620-х гг. Карл I и его окружение были убеждены в существовании в Англии пуританского заговора, который был призван объяснить то, почему монарх в своих действиях наталкивается на противодействие подданных. Но окружение Карла I, считает П. Лейк, наряду с существованием пуританского заговора с целью подрыва монархии, подозревало также о существовании в Англии папистского заговора для подрыва религии и законности. При опоре на такую аргументацию обе стороны, и сторонники короля, и пуритане, оставляя в неприкосновенности политическую систему в стране в том виде, как она сложилась, будучи традиционалистами но своему мышлению, представляли своих противников как выразителей интересов внешних, неанглийских сил, вторгающихся в существующую систему управления с целью её подрыва. Такое мышление давало возможность обеим противоборствующим сторонам представлять именно себя как защитников английской политической системы. Но при этом две противоборствовавшие группировки, пуританская и роялистская, как считает П. Лейк, опираясь в понимании политической жизни в стране на однотипные теории заговоров, всё же одновременно делали выбор между двумя разными наборами политических, культурных и религиозных взглядов и ценностей. Эти концептуальные основы понимания происходящего в Англии, опиравшиеся на теорию заговоров, разделялись многими современниками в 1630–40-е гг., в свете чего даже война шотландцев против введения в Шотландии англиканского молитвенника представала проявлением интернационального кальвинистского заговора.

В статье «Церковная политика 1630-х гг.» Э. Фостер отмечает, что, несмотря на прямолинейность и обобщенность вигской трактовки причин гражданской войны, вигский подход давал возможность делать также и продуктивные выводы, на что обращают внимание многие современные исследователи в своих возражениях ревизионистам.

Либеральные историки заявляли, что архиепископ Лод был одной из опор деспотизма Стюартов, и видели в церемониализме, который насаждался в англиканской церкви Лодом, подражание церемониализму римско-католической церкви и покушение на английские свободы. Ревизионисты же превращают Лода в «доброго старика, которого окружающие не понимали», хотят пробудить к нему симпатию, утверждая, что он стремился к поставленным перед собой целям вполне умеренно и отнюдь не фанатично, а приказы Лоду в проведении церковной политики, как это представляется К. Шарпу, отдавал король Карл I.

Дж. Моррилл признаёт, что деятельность Лода нанесла вред церкви Англии, и в то же время обращает внимание на то, что в Англии уже в 1650-е гг. под влиянием анархии в религиозной сфере, вызванной гражданской войной, проявилась ностальгия по церковной политике Лода. К. Хейг считает, что церковная политика Лода, усиливавшая церемониальность в церкви Англии, что внешне напоминало сближение с культовой практикой католицизма, была понятнее большей части населения Англии, чем пуританский подход к организации церковной жизни с акцентом в первую очередь на совершение проповедей. В оправдание Лода также высказывалось мнение, что до него архиепископ Кентерберийский Эббот (1610–1633) ослабил давление на пуритан, не отличался выдающимися административными способностями, поэтому ужесточение церковной дисциплины при архиепископе Лоде и стало восприниматься как тирания.

В течение долгого времени знания исследователей о предреволюционной истории церкви Англии строились главным образом на изучении источников, связанных по своему происхождению с деятельностью центральной власти, материалах суда над У. Принном, Г. Бертоном и Дж. Баствиком, и на печатных работах П. Хейлина и У. Принна, которые представляли соответственно лодианскую и пуританскую точки зрения на происходящее. Гораздо слабее были изучены материалы местных архивов. Формирование ревизионистского подхода к изучению религиозно-политической истории предреволюционной Англии Э. Фостер связывает с активизировавшейся работой в епархиальных архивах. Погружение в местный материал, по его мнению, «несёт в себе некоторые подвохи и ловушки»: возникает искушение спроецировать религиозно-политическую ситуацию в одной епархии на положение в других епархиях, или посчитать успешными меры в церковной политике, примененные в одной епархии, для всех епархий. Исследователя может увлечь некритическая вера в заявленные намерения, особенно в исследовании деятельности Лода и его сторонников, в результате чего можно заблудиться в деталях в ущерб достижению более значимых познавательных выводов общего характера. Все эти черты исследовательской практики Э. Фостер находит в работах ревизионистов, и он даже называет такое погружение в детали «архетипической ловушкой, в которую попали ревизионисты».

По мнению Э. Фостера, Лод хотел превратить епископов в подобие королевских интендантов как представителей королевской власти на местах, как это в 1630-е гг. утверждалось во Франции. Лодианская группировка стремилась также к тому, чтобы представить королю Карлу I свою версию в понимании происходящего в стране. Современные историки-ревизионисты показывают, что архиепископ Йоркский Ричард Нил и архиепископ Кентерберийский Уильям Лод могли быть гибкими в проведении административной политики в церкви, но Э. Фостер призывает к тому, чтобы, рассуждая о мягкости Лода, всё же полностью не забывать об аргументах либеральных историков, писавших о 1630-х гг. в Англии как о времени установления королевской тирании, «об отрезанных ушах Принна, Бертона и Баствика» и ещё некоторых менее известных случаях жесткого подхода к тем, кто выражал несогласие с проводимой церковной политикой.