Рупрехт оборачивается. Ты мгновенно опускаешься на пол.

— А что твоя девушка с фрисби?

Рупрехт не видит этого, но в воздухе носятся кварки и электроны, выскакивая из его тела, как миллион микроскопических разноцветных молний.

Ты пожимаешь плечами:

— В другой раз.

— А… — В животе у Рупрехта опять громко бурчит. — Кажется, у меня денег не хватает, — говорит он.

— Я заплачу за нас обоих, — говоришь ты. — Давай устроим состязание.

— Состязание?

— Почему бы нет?

Твои атомы снова тянут тебя вверх, к потолку. С каждой секундой ты становишься все легче и легче! Ну вот, скажем, если мы прямо сегодня начнем путешествовать во времени, то можно ли нам просто двигаться назад сколько хочется?

Рупрехт издает презрительный смешок:

— Мой дорогой Скиппи, в пятнадцати состязаниях подряд еще никто не разу не одолел меня, И в те разы, заметь, я даже не был голоден.

— Ну…

Ты застегиваешь куртку. Сквозь окно на тебя светит неоновая вывеска в виде пончика, эта дверь дверей, эти врата ко всему, что лежит по ту сторону, сегодня, вчера и позавчера, ко всем прежним временам, ко всем людям, которых ты когда-либо любил.

— Может быть, сегодня мне повезет, — говоришь ты.

Ведь там, где ирландцы, там память жива,

А если мы забудем — Ирландии смерть!

Редьярд Киплинг[27]

— ОБСЛУЖИВАНИЕ: Улыбка, Оперативность, Ответственность, Добровольное Предоставление Информации о Продукте, Внимание к Новым Покупателям, Вежливость, Мастерство.

— Улыбка. Улыбка — это ваша персональная витрина. Это первая точка соприкосновения между покупателем и кафе-рестораном, и потому ее надлежит всегда держать наготове, точно так же, как кофеварку-эспрессо или прилавочную экспозицию.

— Оперативность. Главная задача пончиковой “У Эда” — обеспечить покупателю два преимущества: качество, быстрота…

Мальчишка даже не притворяется, будто слушает все это. Он жует жвачку, что запрещает самая первая страница Руководства для наемных работников, и смотрит куда-то вдаль, на стены кухни, которые, как замечает Линси, потеряли свой цвет — из-за осевшего на них жира. Она тем не менее продолжает говорить, и чем больше он вздыхает и пожимает плечами, тем медленнее она говорит — просто чтобы напомнить ему, кто тут главный.

— Это самые элементарные навыки, — заключает она. — Каждый работник первого уровня обязан знать их назубок, прежде чем ему придет в голову даже помыслить о втором уровне. Ну а теперь давайте перейдем к кофеварке-эспрессо. Сделайте мне, пожалуйста, мокачино с обезжиренным молоком.

Он идет к аппарату — лениво-лениво, хмуро-хмуро, как будто она только что велела ему принести ей пинту крови.

При обычных обстоятельствах у работника вроде Чжана не было бы ни малейшего шанса подняться до второго уровня. Но обстоятельства, разумеется, сложились необычные. Здесь нам нужно действовать осмотрительно, Линси, сказал ей Сенан. Вся эта история и так уже нанесла нам немалый ущерб. И меньше всего нам сейчас нужно, чтобы работник подал иск о травме. Нужно поговорить с ним, так сказать, прощупать пульс. Если он покажется вам недовольным, быть может, небольшое повышение исправит ему настроение.

Ну, с этим, пожалуй, Линси не вполне согласна. Ну да ладно, Чжан действительно попал в стрессовую ситуацию, этого она не отрицает. Чтобы кто-то умер в твою смену — да, вот уж не повезло, так не повезло. Но, с другой стороны, он даже не подавал заявку на повышение, и независимо от того, случилась эта трагедия или нет, ей кажется, что будет совершенно несправедливо по отношению к Руби и ко всем остальным работникам первого уровня, если Чжан получит повышение, а они — нет. Потому что… Что, если он не недоволен? Что, если он всегда такой? Но Сенан — региональный управляющий, как он сказал, так и будет, к тому же — к тому же он намекнул, что саму Линси, возможно, тоже ждет повышение, если им удастся как-то выпутаться из этой передряги. В самом деле, как ее не повысить? То, через что ей пришлось пройти в течение последней недели, совершенно не входило в ее обязанности, обозначенные в контракте! Руководство каждый день звонило ей из Лондона, желая знать новости, и всюду шныряли люди из Комиссии по безвредности пищевых продуктов, хотя хуже всего оказались газетчики — от этих просто отвязаться было невозможно. Кто-то когда-то говорил, будто плохой рекламы не бывает, — ну нет, для кафе-ресторана еще как бывает!!! Или, может быть, вы думаете, будто люди начнут в очереди выстраиваться, чтобы поесть в заведении, где кто-то умер?!! Вот поэтому Линси и носилась как ужаленная, почти глаз не смыкала и отвечала на звонки, решительно отвечала на все вопросы и, как выразился Сенан, разъясняла всем — как можно деликатнее, разумеется, учитывая обстоятельства и с должным уважением к чувствам родных, — что смерть этого мальчика, пусть и трагическая, НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ, никак не связана с самой пончиковой “У Эда” и не вызвана ее продуктами; собственно, и полиция объявила, что в кафе-ресторане он вообще ничего не съел — в отличие от его свиноподобного приятеля, который слопал целых двадцать пять пончиков! За эту неделю она произнесла, наверное, пять миллионов раз слова “трагедия” и “никак не связана”; ее отец уже завел специальный альбом для вырезок из газет и журналов, где появлялись ее фотографии и интервью, а всего их десять, хотя в четырех ее имя написали неправильно, а в одном сказано, что ей тридцать лет! Что, извините??? Ну а кто еще, угадайте, попадает в заголовки газет? Конечно же, этот придурок ЧЖАН: ГЕРОИЧЕСКИЕ СТАРАНИЯ. Да, наверное, это был героический поступок — оказывать мальчику первую помощь по методу Хаймлиха и все такое, хотя этот Дэниел вовсе и не задыхался, — но все равно ей кажется это несправедливым по отношению к Руби и остальному персоналу, как будто они никакие не герои — хотя бы потому, что приходят каждый день на работу и выполняют свои обязанности, тогда как на самом деле, если бы не такие вот обычные люди, мир просто остановился бы и вся экономика рухнула.

Кстати, это самый отвратительный мокачино, какой она пробовала за всю свою жизнь.

А еще к ней заходил директор Сибрукского колледжа — дня через два после того, как это произошло. Рослый, энергичный мужчина, лет, наверное, под сорок. Он был занят, собственно, тем же самым, чем и она: пытался защитить имидж школы и объяснить всем, что, хотя произошла трагедия, дело было в самом мальчике-сумасброде, и никто другой тут не виноват. Он коснулся ее руки и сказал: от имени школы я хочу принести вам извинения за неприятности, которые этот несчастный случай принес вам или вашим работникам. Он покачал головой. Я преподаю уже почти двадцать лет, сказал он, и я не в силах этого понять.

Линси тоже не понимает. Ему всего четырнадцать — а он травится таблетками только из-за того, что его бросила девушка? Господи, да что же это такое? Ведь жизнь так устроена! Люди бросают друг друга! Если бы Линси вздумала сводить счеты с жизнью из-за каждого мерзавца и эгоиста, который ее бросил, то… да ее бы давно уже не было на свете. Ну, ему следовало понять, что рано или поздно это случится, что эта девушка не его поля ягода, это видно даже по фотографиям — стоит ли говорить, что недостатка в них не было? Ее называли то “чаровницей”, то “трагической красавицей”, то “юной сокрушительницей сердец”, не говоря уж о “великолепной Джульетте из невыдуманной истории Ромео и Джульетты”. Ну да! Это чушь, потому что: а) это имело бы смысл только в том случае, если бы ее в самом деле звали Джульеттой, а ее зовут Лори, и б) если бы этот писака хоть раз видел “Ромео + Джульетта”, то понял бы, что в кафе-ресторане ничего подобного не происходило.