От леди Эджермон не укрылось беспокойство лорда Нельвиля; в этой женщине под маской холодности таилась страстная натура, а смертельная болезнь, угрожавшая ей, еще усиливала ее привязанность к дочери. Она знала, что бедняжка любит лорда Нельвиля, и горько упрекала себя в том, что, познакомив ее с ним, нарушила ее душевный покой. Мать ни на миг не упускала из виду Освальда и старалась разгадать его сердечные тайны с прозорливостью, обычно свойственной женщинам, и с неусыпной бдительностью, которая обостряется сильным чувством. Якобы для того, чтобы заняться делами Коринны, то есть наследством ее дяди, которое леди Эджермон хотела переправить в Италию, она попросила лорда Нельвиля зайти к ней на следующее утро. Из разговора с ним она поняла, что он недоволен Коринной; и, желая разжечь его неприязнь к ней своим благородным поступком, леди Эджермон заявила, что готова признать ее своею падчерицей. Лорд Нельвиль был удивлен такой переменою в образе мыслей леди Эджермон, но понял — хотя эта мысль не была высказана вслух, — что она осуществит свое намерение лишь в том случае, если он женится на Люсиль, и, поддавшись на минуту чувству гнева и досады, он опрометчиво попросил у нее руки ее дочери. Восхищенная леди Эджермон едва сумела овладеть собой настолько, чтобы не слишком поспешно сказать ему «да». Согласие было дано, и лорд Нельвиль вышел из комнаты, связав себя обязательством, о котором за минуту перед тем и не помышлял.

Покамест леди Эджермон подготавливала дочь к встрече с Освальдом, он в сильном волнении ходил по дорожкам парка. Он говорил себе, что Люсиль нравится ему лишь потому, что он мало ее знает, и что нелепо строить счастье своей жизни на обаянии тайны, которая должна в конце концов все же открыться. Внезапно в нем пробудилась нежность к Коринне, и он вспомнил свои письма к ней, в которых слишком отчетливо отражалась его внутренняя борьба.

— Она права, — воскликнул он, — что отступилась от меня: у меня не хватало мужества сделать ее счастливой; но она не должна была так легко расстаться со мной, а эти холодные строки… Но кто знает, не обливала ли она эти строки слезами? — При этих словах у него самого покатились слезы из глаз.

Погруженный в свои мысли, он далеко отошел от замка, и слуги, посланные леди Эджермон сказать ему, что его ожидают, очень долго его разыскивали; он сам удивлялся тому, что его совсем не тянет в замок, однако поспешил туда вернуться.

Войдя в комнату, он увидел Люсиль, которая стояла на коленях перед матерью, спрятав голову у нее на груди: поза девушки была очень трогательна и грациозна. Услышав шаги лорда Нельвиля, она подняла лицо, залитое слезами.

— Не правда ли, милорд, — сказала она, протягивая ему руку, — вы не разлучите меня с моей матерью?

Освальду очень понравилось, что она в такой форме выразила ему свое согласие. Он тоже опустился на колени и попросил у леди Эджермон разрешения поцеловать склонившуюся к нему Люсиль; так это невинное дитя простилось с детством. Густая краска выступила у нее на лбу; глядя на нее, Освальд понял, какие чистые и священные узы соединяют его с ней; и хотя Люсиль была в эту минуту прелестна, ее красота производила на него не такое впечатление, как ее небесная скромность.

Брачная церемония была назначена на воскресенье, и все последующие дни прошли в приготовлениях к свадьбе. Люсиль была по-прежнему молчалива, но все, что она говорила, было просто и благородно; и лорд Нельвиль ценил и одобрял каждое ее слово. Но все же он ощущал какую-то пустоту возле нее: их беседа всегда состояла из вопросов и ответов; она сама не начинала разговора и не поддерживала его; все было прекрасно, только Освальду недоставало того внутреннего пыла, того прилива жизненных сил, которыми он в свое время наслаждался. Лорд Нельвиль невольно думал о Коринне; но он давно о ней не слышал и надеялся, что когда-нибудь она станет для него каким-то призрачным существом, о котором можно лишь смутно сожалеть.

Когда Люсиль узнала от матери, что Коринна жива и находится в Италии, ей очень захотелось расспросить о сестре лорда Нельвиля; но леди Эджермон запретила ей это; и она подчинилась, по своему обыкновению не спрашивая о причинах запрета. Утром того дня, когда должна была состояться свадьба, образ Коринны с небывалою силой ожил в сердце Освальда, и это испугало его. Тогда он обратился с молитвой к отцу; взывая к нему из глубины души, Освальд говорил, что исполняет его волю на земле, дабы получить его благословение на небесах. Облегчив душу молитвой, он явился к леди Эджермон; он чувствовал свою вину перед Люсиль, которой мысленно изменил. Она была восхитительно хороша и походила на ангела, слетевшего на землю; казалось, она воплощала в себе все небесные добродетели. Они пошли к алтарю. Мать была взволнована еще больше дочери, ибо к ее волнению примешивался страх, какой испытывает всякий человек с жизненным опытом, принимая важное решение. Люсиль была полна надежд; в юной девушке было еще столько детского, и она сияла радостью любви. Возвращаясь из церкви, она робко оперлась о руку Освальда, словно доверяясь своему защитнику. Освальд глядел на нее с умилением; казалось, он ощущал в своем сердце враждебные силы, грозившие счастью Люсиль, и он давал обет защищать ее от них.

Когда они вернулись в замок, леди Эджермон сказала зятю:

— Теперь я спокойна; я вверила вам счастье моей дочери, мне недолго осталось жить, и я радуюсь при мысли, что вы сумеете меня заменить.

Лорд Нельвиль был очень тронут ее словами; с воодушевлением и тревогой он думал о возложенном на него долге. Прошло несколько дней, и Люсиль, чуть-чуть осмелев, начала поднимать робкий взгляд на супруга и, перестав его стесняться, вероятно, открыла бы ему свою душу, если бы злополучные обстоятельства не пошатнули этот союз, который, казалось, обещал быть счастливым.

Мистер Диксон приехал навестить новобрачных; извинившись за то, что он не был на свадьбе, он сообщил, что долгое время был болен после тяжелого потрясения, пережитого им, когда опрокинулась на полном ходу его карета. Рассказывая об этом происшествии, он упомянул о какой-то необычайно привлекательной женщине, которая поспешила к нему на помощь. Освальд в это время играл в волан с Люсиль. Она играла очень грациозно в эту игру, и, заглядевшись на нее, Освальд не слушал мистера Диксона.

— Милорд, — крикнул тот Освальду с другого конца комнаты, — прекрасная незнакомка, которая мне помогла, наверное, много слышала о вас, потому что она подробно о вас расспрашивала.

— О ком это вы говорите? — спросил лорд Нельвиль, продолжая играть.

— Об одной прелестной женщине, — ответил мистер Диксон, — правда, она, казалось, была убита горем; он не могла без волнения говорить о вас.

Эти слова привлекли внимание лорда Нельвиля, и, подойдя к мистеру Диксону, он попросил его повторить свой рассказ. Люсиль, которую ничуть не интересовал этот разговор, пошла к матери, приславшей за ней слугу. Оставшись с глазу на глаз с мистером Диксоном, Освальд спросил, о какой женщине тот говорил.

— Я не знаю, кто она, — ответил мистер Диксон, — но, судя по ее произношению, она англичанка; однако мне редко приходилось встречать среди наших женщин такую предупредительную особу и вдобавок так прекрасно умеющую выражать свои мысли; она ухаживала за мной, стариком, как родная дочь; в ее обществе я даже позабыл о своих ушибах. Но, мой дорогой Освальд, неужто вы и в Англии были таким же ветреником, как в Италии? моя очаровательная благодетельница бледнела и дрожала, произнося ваше имя.