«Не делай этого!» В груди у Оливера вскипел страх. Нет, не просто страх. Паника. Всепоглощающая. Подобная тому мгновению на скоростных горках – перед тем как состав нырнет вниз с первого крутого спуска, – но только тысячекратно усиленному. В миллион крат. В миллион плюс бесконечность. Все до одной молекулы у Оливера в теле хотели бежать. Однако он продолжал идти вперед. Дыша ровно и размеренно. Вспоминая своих родителей.

«Я скучаю по тебе, папа. Извини, мама».

Оливер забрался на алтарь.

* * *

Джейк туго затянул вторую веревку на запястье Оливера – на левой руке, изувеченной.

– Не слишком туго?

– Больно, – подтвердил Оливер. И это была правда. Ему показалось, веревка содрала кожу. Холодный воздух обжигал запястья, а он лежал на спине на каменном алтаре. Так, что сердце находилось прямо над щелью в камне, куда Джейк в свое время вонзил кирку.

– Извини.

Оливер рассмеялся – горько, невесело.

– Однако…

– Что «однако»?

– Это было искренне.

– Что было искренне?

– Ты извинился. Думаю, искренне.

Джейк задумался:

– Ну, полагаю, да.

– С какой стати? Ты меня ненавидишь. Ты хочешь сделать мне больно. Ты не должен ни за что извиняться.

– Не слушай его, Джейк! – рявкнул стоящий поодаль Алекс Амати. – Он просто издевается над тобой. Убей его. Убей его!

Однако Джейк сердито зашипел, призывая его замолчать. Затем снова повернулся к Оливеру.

– Я не питаю к тебе ненависти. Я так говорил, но нет, не питаю. Это… говорила какая-то моя часть. Я не питаю к тебе ненависти, Оливер. Мы с тобой – одно и то же, несмотря на то, что разные. Я… ну, что-то вроде… более продвинутой версии тебя. Более взрослый. Более мудрый. Возможно, какая-то часть меня злится на тебя за то, какой ты, потому что я сам когда-то был таким же. Понимаешь? Я не знал, сколь высоки ставки. И еще, возможно, я немного ненавижу тебя, потому что жизнь твоя была гораздо лучше, чем моя.

– Ты переполнен болью, правильно?

Джейк замялся. В свете фонарика – теперь поставленного у Оливера между коленями – было отчетливо видно, как он борется. У него заработали челюсти, словно он пытался выковырять застрявшее между зубами семечко.

– Да, это так, – наконец дрогнувшим голосом признался Джейк.

– И ты хочешь положить ей конец. Вот в чем дело. Ты убиваешь всех и вся, чтобы убить боль внутри себя.

– И что с того? – Джейк издал нервный смешок. – Да что ты вообще знаешь о боли, Олли? Как я уже говорил, твоя жизнь не идет ни в какое сравнение с тем, что довелось вытерпеть мне. Однако я понял, как с этим быть, когда блуждал в темноте в старой угольной шахте. Мне показали дорогу вперед. Предложили путь. И моя боль дала мне ясность.

– У меня тоже есть боль. Которую дал мне ты.

– И она не дала тебе ясности?

– Пожалуй, дала. – Оливер сглотнул комок в горле.

– Вот и отлично. В таком случае давай вместе положим конец нашей боли.

И с этими словами Джейк щелкнул пальцами и крутанул запястьем…

* * *

Познакомившись ближе со своим повзрослевшим двойником, Оливер пришел к заключению, что не может видеть боль Джейка, потому что Джейк и его боль – одно целое. Оливер не представлял себе, как выглядят его собственные гнев и страх, так почему же он должен был знать, как выглядят чувства Джейка? С другой стороны, когда Джейк доставал что-то из предыдущей реальности, из своего Промежутка, Оливер видел что-то.

Лишь мельком. Мимолетное видение текучего мрака.

Искра страха, блеск чего-то еще более жуткого.

Боль.

Боль, которую невозможно сдержать.

Джейк свою боль скрывал, но не как отец Оливера, нет. Эта боль хранилась там же, где Джейк хранил все свои штуки…

В пространстве между мирами, в Промежутке.

Джейк или так страстно жаждал сохранить свою боль, или так боялся ее, что выдворил подальше.

И поэтому, когда он щелкнул пальцами и крутанул запястьем, извлекая инструмент для совершения жертвоприношения – опять кирку, – Оливер увидел мелькнувшую боль. И сделал то, что уже проделал с Грэмом Лайонзом, а затем, всего несколько часов назад, с Джедом Хомаки.

Он потянулся – не руками, а сознанием.

Схватил эту боль.

И что есть гребаной силы потянул.

* * *

У Джейка в руке появилась кирка, но вместе с ней еще кое-что. Всякий раз, доставая что-либо из Промежутка, он неизменно ощущал странный прилив, одновременно приятный и жуткий, и сейчас произошло то же самое – но только ощущение осталось. Пристало подобно поту. Оно сгущалось, уплотнялось, расширялось, заполняя Джейка, пропитывая насквозь. Вместе с ним нахлынули воспоминания, горечь утраты и боль. Очень много боли. Воспоминания о плачущей матери. Об отце, который его бьет. Который затем его обнимает. Его культя вместо ноги. Мать торопливо взбегает вверх по лестнице, старик преследует ее с железным черпаком. В этих воспоминаниях Джейк больше не был Джейком. Он был Оливером. Тем Оливером. Своим Оливером.

Нет, нет, нет, нет!..

Джейк не хотел ничего этого.

«Вернуть обратно! Прогнать прочь!»

Эти мысли были мольбой, посланной в эфир, к Элаю, демону Элигосу Вассаго, черному сиянию в глубине шахты. В тот день демон рассек ему лицо, отнял у него глаз и вставил другой, а сам исчез.

Однако Джейк понимал, что на самом деле демон никуда не делся. Он говорил с ним через книгу, ведь так? Через Книгу несчастных случаев: сосуд, сборник заклинаний на языке самого демона.

И вот теперь Джейк ощущал вкус страниц этой книги – тошнотворно-бумажный, горечь чернил и солоновато-медный привкус крови.

«Почему это происходит?» – мысленно возопил Джейк, ощущая в руке текстуру кирки, очень холодной. Он попытался пронзить ею сердце Оливера, однако его рука оказалась мягкой, словно лапша. Кирка должна была наполнять его силой, придавать энергию, но вместо этого тянула вниз непосильной тяжестью. Пальцы стремились разжаться. Выпустить кирку. Джейк представил себе, как она вываливается у него из руки, с грохотом падает на камни и…

Он полностью сосредоточился на лице Оливера. Лежащего с закрытыми глазами. Откинув голову назад. У него на лице отражалась какая-то борьба, словно он чем-то занимался – привязанный к алтарю, он что-то делал.

Но что?

И вдруг до Джейка дошло.

Маленький мерзавец извлекал из него боль. Как извлек ее из Грэма Лайонза в ту ночь на дороге.

Вздрогнув, заревев, Джейк – «я Джейк, а не Оливер, не этот слабак, я Джейк!» – размахнулся киркой, стараясь восстановить мрак, вернуть его назад в себя…