Гордон позволил поднять себя и увлечь по направлению к двери. Джевел на мгновение обернулась и обратилась к виновнику их бегства.

– Я про тебя все знаю! – яростно выпалила она. – Вот уж друг так друг, нечего сказать! Он все мне про тебя рассказал.

Затем она ухватила покрепче руку Гордона. Они вместе прошествовали сквозь любопытствующую толпу, заплатили по счету и вышли на улицу.

– Пожалуйста, сядьте, – сказал Питеру официант после того, как они ушли.

– В чем дело? Зачем мне садиться?

– Затем! Присаживайтесь – или уходите.

Питер повернулся к Дину.

– Слушай, – предложил он. – Давай-ка отлупим этого официанта?

– Давай!

С неумолимыми лицами они пошли на него. Официант отступил.

Питер вдруг протянул руку к тарелке, стоявшей на соседнем столике, схватил с нее гуляш и швырнул мелко нарезанное мясо в воздух. Мясо, описав пологую параболу, хлопьями опустилось на головы стоявших поблизости.

– Эй, успокойся!

– Выгоните его!

– Сядь, Питер!

– Немедленно прекрати!

Питер рассмеялся и поклонился.

– Благодарю за ваши аплодисменты, дамы и господа! Если кто-нибудь передаст мне еще немного гуляша и цилиндр, мы сможем продолжить наше представление.

Засуетился ресторанный вышибала.

– А ну-ка, выходи отсюда! – сказал он Питеру.

– Еще чего!

– Это мой друг! – с негодованием вмешался Дин.

Вокруг стали собираться официанты.

– Выведите его!

– Нам лучше уйти, Питер.

Последовала короткая схватка, друзей схватили и стали подталкивать по направлению к двери.

– У меня там остались шляпа и пальто! – воскликнул Питер.

– Ладно, можешь сходить за ними, да поживее!

Вышибала отпустил Питера, который, изобразив на лице нелепое выражение крайнего коварства, тут же бросился к другому столику, где разразился ироническим хохотом и «показал нос» выведенным из себя официантам.

– Я, пожалуй, посижу тут еще немного, – объявил он.

И началась погоня. Четверых официантов отправили с одной стороны, четверых – с другой. Дин ухватил двоих за полы пиджаков, и, прежде чем возобновилось преследование Питера, произошла еще одна схватка; крылья ему удалось подрезать только после того, как он опрокинул сахарницу и несколько чашек кофе. Еще один спор разразился у кассы, где Питер попытался купить еще одну порцию гуляша с собой – побросать в полицейских.

Но возникший при их окончательном изгнании хаос тут же изгладился из памяти остальных посетителей, потому что их восхищенные взоры приковало другое явление, заставившее всех без исключения невольно издать дружное «Ах-х-х!».

Огромная стеклянная витрина ресторана окрасилась в насыщенный молочно-голубой цвет, подобный лунному свету на панно Максфильда Пэрриша, и этот голубоватый свет, казалось, плотно прижался к стеклу витрины, будто силясь заполнить весь ресторан. Над площадью Колумба всходило солнце, волшебное безмолвное солнце, очертившее силуэт громадной статуи бессмертного Христофора и странным и жутким образом растворившее собой свет потускневших электрических ламп в ресторане.

X

Мистер Вход и мистер Выход не значатся в списках избирателей. Напрасно вы будете искать их в справочнике «Кто есть кто»; их имена не указаны в книгах записи рождений, браков и смертей, не найдете вы их и в гроссбухе бакалейщика. Их поглотило забвение, а свидетельства самого факта их существования настолько смутны и неясны, что их не примут ни в одном суде. Однако у меня имеются самые достоверные сведения о том, что мистер Вход и мистер Выход пусть и непродолжительное время, но все же существовали, дышали, отзывались на свои имена и ярко демонстрировали свои неповторимые индивидуальности.

На протяжении краткого времени своего существования они прогуливались в присущих им костюмах по широкой улице великой страны; над ними смеялись, их ругали, преследовали, от них убегали. Затем они исчезли, и больше о них никто никогда не слыхал.

Они начали понемногу обретать физический облик в тот момент, когда по Бродвею с первыми лучами майского солнца промчался открытый таксомотор. В машине находились души мистера Входа и мистера Выхода, обсуждавшие с удивлением синий свет, в который столь внезапно окрасился небосвод за статуей Христофора Колумба, обсуждавшие с недоумением бледные старческие лица «жаворонков», проносившихся бледными тенями мимо них, будто гонимые ветром бумажные кораблики на серой озерной глади. Они соглашались друг с другом по всем вопросам, начиная с отсутствия здравого смысла у вышибал из ресторана «Чайлдс» и заканчивая нелепостью бытия как такового. У них кружились головы от абсолютного, до пьяных слез, счастья, которое проснулось в их хмельных душах с первыми лучами утреннего солнца. И действительно, они столь свежо и сильно почувствовали радость существования, что решили тут же выразить это громкими криками.

– Э-ге-гей! – заорал Питер, приставив к губам ладони рупором; его тут же поддержал Дин, издав столь же осмысленный и символичный вопль, черпавший свою силу из самой своей нечленораздельности.

– Йя-ха-ха! О-о-о! Йо-хо-хо! Йуба-буба!

Пятьдесят третья улица промелькнула в виде автобуса, на верхней площадке которого сидела сногсшибательная брюнетка с короткой стрижкой; Пятьдесят вторая запомнилась дворником, который увернулся, избежав столкновения, и тут же заорал: «Гляди, куда прешь!» страдальческим и обиженным тоном. На Пятидесятой улице целая группа мужчин на ослепительно белом тротуаре у ослепительно белого здания развернулась и стала смотреть им вслед, крича:

– Вечеринка удалась, ребята!

На Сорок девятой улице Питер повернулся к Дину.

– Чудесное утро! – с серьезным видом произнес он, прищурив осоловевшие глаза.

– Надо полагать.

– Зайдем куда-нибудь позавтракать?

Дин согласился – с небольшим уточнением:

– Позавтракать и выпить!

– Позавтракать и выпить, – повторил Питер, и они согласно покивали головами, поглядев друг на друга. – Вполне логично.

Затем оба захохотали.

– Завтрак и выпивка! Черт побери!

– Не бывает! – объявил Питер.

– Не подают? Неважно. Мы заставим их подать! Окажем давление.

– Задавим логикой!

Такси вдруг свернуло с Бродвея, проехало по поперечной улице и остановилось перед массивным, будто склеп, зданием на Пятой авеню.

– Что такое?

Водитель такси проинформировал их, что это «Дельмонико».

Это их слегка озадачило. Пришлось потратить несколько минут на полную концентрацию мыслей, поскольку такой приказ мог быть отдан только в силу каких-то причин.