Это — воздушный змей Тулио Амати, самый юный из стрелков.

Будет ли конец кошмару?

— …Марко Барбагелата не доверял Селесте с самого начала, — голос Кьяры ровен и тих. — Несколько недель — вплоть до того вечера, когда разыгралась трагедия, — он следил за ним, предчувствуя недоброе. Он был единственным, кто не пил вина, а Селеста приволок с равнины целый ящик отменного мозельского. Его вообще не было в казарме, он спустился вниз, в К., за почтой, и должен был появиться в расположении взвода лишь наутро. Но он вернулся раньше, ночью. И застал убийцу, когда тот уже совершил преступление и перекладывал свои документы в гимнастерку Нанни Марина.

— Зачем? Ведь в преступлении был обвинен не кто иной, как Нанни.

— Это потом в преступлении был обвинен Нанни. Потом, когда планам Селесты не суждено было сбыться. А изначально все задумывалось иначе. Барбагелата — вот человек, который был назначен на роль козла отпущения. К тому же у Селесты имелся сообщник в К.

Смутные подозрения начинают ворочаться в душе Алекса. Вылизанное кладбище и его сторож, который предпочитает общество мертвых обществу живых, красная полоса на иссохшей шее… Синьор Тавиани, исчезнувший из К. молодым — не старше его нынешнего — человеком, а вернувшийся стариком. Во времена Селесты и Нанни Марина синьор Тавиани служил начальником местной полиции, он же расследовал дело о массовой резне в горах, которое так и осталось нераскрытым. Ходили мутные слухи, что синьор Тавиани уехал в Америку (опять Америка!). Но не это запоздало удивляет его. Не то, что синьор Тавиани уехал.

А то, что — вернулся.

— Сообщник?

— Начальник полиции. Как тебе такой поворот?

Опять этот механический смех, в котором нет ни горечи, ни торжества от того, что истина наконец-то пробилась сквозь толщу лет. Смех так же бесстрастен, как и тусклые кукольные глаза. Кем на самом деле был синьор Тавиани? Злодеем, который разработал чудовищный план вместе с безумным убийцей Селестой, или куклой в его руках? Что заставило его недрогнувшей рукой подписать смертный приговор десяти невинным?

— Деньги. Селеста предложил ему деньги.

— Это стоит убийства?

— И карьеру. Не здесь, за океаном, куда они должны были отправиться вдвоем. Молодой синьор Тавиани был снедаем демоном честолюбия, в К. ему было не развернуться. Да и Италия была слишком мала для него. Он мечтал об Америке и даже выучил английский… Но чтобы отправиться туда без гроша в кармане, да еще из страны, бывшей противником в войне… Об этом не могло быть и речи. Тут-то и появился Селеста. Поначалу стрелок и полицейский не очень-то ладили, у них было несколько конфликтов, но… Селеста умеет искушать. Он запутал Нанни, а потом пришел черед маленького полицейского бонзы.

— И… что должен был сделать синьор Тавиани?

— Для начала засвидетельствовать, что лейтенант Марин отбыл из расположения взвода. До того как произошла резня. А потом, оказавшись на месте преступления, направить следствие в нужное русло, обвинив во всем фельдфебеля. Я не в курсе деталей… Скорее всего, Селеста должен был дать знать, что дело сделано.

— Но все пошло не так?

— Да. Условного сигнала от Селесты не поступило. Быть может, оттого Тавиани появился в горах не сразу, а лишь спустя месяцы. Он раздумывал, что предпринять. Возможно, решил, что Селеста просто кинул его. И, став лейтенантом карабинеров, благополучно умотал в Америку. Так почему бы не объявить убийцей Нанни Марина?.. Запоздалое проклятье на голову ускользнувшего подельника. Но и сам Тавиани не смог остаться в К. после случившегося.

— Почему тогда он вернулся?

— Не знаю. Преступника часто тянет на место преступления.

— Тебе виднее, Кьяра. Ты ведь у нас специалист. Синьор Тавиани…

Алекс называет Тавиани «синьором» лишь по инерции, никакой симпатии к покойному сторожу он не испытывает, лишь отвращение. В старике воплотились все самые худшие черты жителей К. — тех, кто когда-либо пытался вырваться отсюда, и тех, кто решил остаться навсегда: непомерное честолюбие и такое же тотальное нежелание каких-либо перемен. Равнодушие к ближним и дальним, скрытое за вежливой улыбкой. Ни хорошее, ни плохое не удерживается в памяти горожан надолго, между злом и добром расстояние не больше, чем между зубцами детского гребешка, — так куда еще было возвращаться синьору Тавиани, как не в это сонное царство? Не на это кладбище человеческих устремлений, где прошлый год неотличим от будущего, где бегут от потрясений, как черт от ладана. Где неохотно умирают и так же неохотно посматривают на большой мир, распростершийся там, за пеленой лавин, за полями ложных нарциссов.

К. — вот настоящий Левиафан, из пасти которого не выбраться. Но Алекс готов побороться за свою свободу!..

— Америка вряд ли приняла бы военного преступника, разве нет?

Самое время продемонстрировать, что его интеллект ничуть не хуже дельфиньего, а морские котики могут спокойно резвиться в прибрежной полосе, пусть их.

— Он не был военным преступником. — Алексу показалось, или в голосе сестры зазвучала плохо скрытая ярость? Значит, он не единственный, кто принял эту историю близко к сердцу, вот удивление, так удивление! — Он не был военным преступником. Он был солдатом, каких миллионы. Максимум, что грозило ему, — несколько месяцев в фильтрационном лагере. А потом он был бы свободен. И богат. Настолько богат, что любая страна распахнула бы ему свои объятия.

— Но все пошло не так?

— Да.

— Дело ведь не только в синьоре Тавиани. Он был не единственным, кто проживал тогда в К. Но все предпочли забыть о десяти парнях. О Нанни, о фельдфебеле. Что случилось с ним? После того как он… обнаружил Селесту на месте преступления?

— Думаю, силы были примерно равны. Возможно, их хватило только на то, чтобы не убить друг друга сразу. Оба они замерзли в горах — убийца и мститель. Первый — чуть раньше, второй — чуть позже. Барбагелата воевал с Нанни еще в Африке, они были друзьями. И в память о прежнем Нанни… Не о том, что подсел на наркоту, а о том, кто был храбрым воином. Он настиг Селесту, потому что был выносливее. Он был преследователем, а преследователям всегда легче.

— Почему же он не спустился вниз, за помощью? Разве не безумие преследовать убийцу в одиночку, да еще в горах?

— Видимо, Барбагелата не хотел терять время, каждая секунда была дорога. Как бы то ни было, он настиг Селесту и заставил его во всем признаться. И даже записал его признание, прежде чем убить. Коченеющими пальцами. Барбагелата расправился с убийцей так же, как убийца расправился со взводом. Полоснул ножом по шее. Я сама видела эту рану.

— Ты?!

Алекс и не заметил, как ему стало легче дышать. Проклятая жаба (Селеста, никто иной!) растаяла, как дым, благодаря маленькой отважной рыбке Марко.